Легендарный певец рассказал корреспонденту «АиФ-Челябинск» о воспитании, службе в армии, национальностях и самом вкусном сале.
Наталья Зверева, CHEL.AIF.RU: Ярослав Александрович, надо признаться, вы не очень-то публичный человек, очень редко даете интервью…
Ярослав Евдокимов: Ну а чего мельтешить по всем каналам-то? (Улыбается – Прим.авт.) А насчёт интервью, так иногда я их даю, просто мне часто попадаются не очень умные журналисты. А вообще, знаете, не хочется пиариться. Не потому что не нравится в принципе, а потому что не хочется быть похожим на других наших эстрадников, которые столько гадости о себе раскрывают, пиарясь… Раз я был на какой-то тусовке. Меня хватило всего на полчаса, потом я уехал. До того мне стало стыдно за наших артистов! Понимаете, идёт какая-то придуманная, ненастоящая, никчёмная жизнь… Чем больше плохого слышно, тем более он популярен. Такая страна у нас. Вообще я считаю, что надо всегда говорить правду и не надо придумывать лишнего. Чтобы нравиться людям, ты хорошо работать. Меня воспитывали дедушка и бабушка, простые люди. И сам я простой.
– Правда, что вы начали петь в стройбате Северного флота?
– Правда, меня призвали в армию в Мурманской области, и как раз нужен был ротный запевала. Я тогда, вообще ещё не знал, что у меня есть какой-то голос. У меня был баритон, а я в армии был тенором, потому что подражал Лемешеву и Козловскому, которые мне так нравились. Что-то получалось, но, конечно, не так, как у Лемешева.
– Как складывалась карьера будущей звезды после армии?
– После армии я вернулся в родное село и сдуру женился. Пожил неделю и осознал, что совершил злейшую ошибку в своей жизни. Мне стало скучно и жалко себя. Да ещё и мама масла в огонь подливала: она считала, что моей женой непременно должна быть президентша… (Смеется) Ну или София Ротару на худой конец. Так со своего хутора я сбежал в город Днепропетровск. Там снова стал петь. В ресторане. В гаденьком, грязненьком, захудалом… Пел песни из репертуара Ободзинского и Магомаева. Наверное, пел довольно прилично, потому что со временем люди стали ходить не просто покушать, но ещё и меня послушать. Я был счастлив. Собственно, считаю, что тогда и началась моя так называемая карьера. Руководство ресторана мне сказало: мы тебе не будем платить, потому что денег нет, но будем кормить. Я обрадовался, так как всю жизнь жил впроголодь, подумал: «Зачем мне эти деньги? Зато я хоть питаться буду нормально!»
– Вы назвали начало певческой карьеры тот захудалый днепропетровский ресторан. Но я где-то читала, что всё началось гораздо раньше, когда ваш дед кузнец запевал в кузне, а вы ему подпевали…
– Деда я хорошо помню. Бывало, дома собирались гости, и он всегда молчал. До тех пор, пока не выпивал стакан водки. После этого он сразу запевал, да так громко, что начинали и собаки лаять и коровы мычать в унисон с ним. Ну и я заодно с ними. И деду сразу закрывали рот, чтоб только было тихо. Получалось, что он не мог закончить не одну песню. И от этого начинал плакать. Дедушка учил меня кузнечному делу. Не то, чтобы он хотел, чтобы я пошел по его стопам, он боялся, что я не научусь зарабатывать на кусок хлеба. Дед видел, что я очень ленив и приучал меня к труду, стимулируя кое-какой денежкой. (Смеётся) Я иной раз думаю: хорошо, что дед не дожил до того времени, когда я стал артистом: он бы, конечно, огорчился. Назвал бы мою профессию «дурной». Это точно.
– Почему тогда, в Днепропетровске, вы согласились петь за еду?
– Потому что я всегда был голодный, был нищий и был не одет. Знаете, я как только начинаю детство вспоминать, мне сразу хочется пойти перекусить… Потом, когда я стал зарабатывать, я стал сытым, стал хорошо одеваться. Денег стало хватать, но я не знал, что с ними делать. Меня не тянуло покупать дома, дачи, яхты, как это было модно всегда, как это модно сегодня… В одно время я даже затосковал, потому что не знал, что делать дальше, к чему стремиться. А потом стал ковыряться в себе, обнаружил за собой огромное количество недостатков и решил их победить. И жить снова стало интересно. Мой ум и моя душа постоянно заняты тем, что пытаются избавиться от пороков.
– Позвольте полюбопытствовать, как вы учились в школе? Наверное, были отличником?
– Я очень плохо учился в школе, потому что меня никто не заставлял. Бабушка говорила: «Славик не ходи ты в эту дурну школу!» Когда я научился читать, она вообще вздохнула спокойно, мол, молитвы читать можешь, значит, и вовсе в школу можно не ходить. Дед же, когда видел в моём дневнике хотя бы тройку, от радости пил неделю: видел, что ума у меня прибавляется! Так что в школу я ходил поскольку-постольку, но учителя ко мне хорошо относились. На уроки пения все сбегались, потому что я пел и мой голос звенел как колокольчик. Может, они меня жалели, ещё и потому, что я был сиротой и рос как бурьян при дороге…
– Как же слухи о молодом певце Евдокимове докатились до Москвы?
– Помогла передача «Алло, мы ищем таланты!» Была такая Татьяна Корфилова, которая ездила по всем республикам и искала талантливых молодых людей. Когда она мне предложила приехать в Москву, я долго отказывался, потом приехал, выступил и получил диплом лауреата. После «Талантов» в моей жизни появилась Ольга Молчанова со своей передачей «Шире круг!» Молчанова уникальная женщина! У неё был потрясающий нюх на людей, которые ещё не знали, что с её руки станут звёздами. Я отчаянно сопротивлялся, а Ольга меня тащила и тащила… Москвичей я раздражал, потому что был чужим среди своих. А у меня никогда не было зависти, и я не стремился ни с кем соревноваться. Сегодня я Молчановой очень благодарен. Пожалуй, моя творческая биография началась именно с неё.
– Ярослав Александрович, ваш голос не меняется с годами, он становится только величественнее…
– Неправда, он хуже становится, потому что с возрастом связки грубеют, а я еще и курю, курю по-страшному! Как только закурю, впадаю в уныние. И так в этом унынии и живу уже лет 40-45… Зато алкоголь не пью совсем и диету соблюдаю. Диета артисту, конечно, нужна. Кому интересен артист, одинаковый в ширину и в длину? На меня, такого, перестали бы ходить! Так что я держу себя в форме.
– А как же сало?
– Сало? Сало – это наркотик! Самое вкусное сало – украинское. Я не знаю, как они его делают и чем они кормят того кабана, что он такой вкусный!... Помню в молодости я мог выпить граненый стакан горилки и закусить куском сала. Мы тогда бравировали: мол, вон сколько выпил и не падаю! Но мне кажется, мы не пьянели, потому что пели. Вот как только выпьешь – и сразу песня пошла! Я бы, наверное, так и пел как дед, только по пьянке, но, слава Богу понял: чтобы красиво петь, надо учиться, нужен педагог. Ведь и в армии, и в Днепропетровске, и позже я пел и тенором и басом, и баритоном, но только не своим голосом. Поэтому получалось неестественно. В Белоруссии я поступил в музыкальное училище; педагогам со мной пришлось нелегко, потому что они не могли сами понять, что у меня за голос. И там, и в Москве, я искал себя, свою манеру исполнения. Слушал пластинки с классикой, слушал Шаляпина, старался что-то у него перенять. И думаю, что я правильно делал: заниматься надо постоянно, каждый день, до конца жизни. А если ты этого делать не будешь, то пиши пропало!
– Ярослав Александрович, вы можете петь басом, баритоном, тенором, готовились петь в опере, почему же именно такой репертуар у вас… простенький?
– Повторяю: потому что я человек деревенский. Я родился в деревне, а для деревни опера была чем-то непонятным. Когда по радио выступал какой-нибудь оперный певец, бабушка сразу выключала его. Народу нужна простая, хорошая, красивая песня. Украинские народные песни очень красивые, они ближе к народу, к человеку. А оперное искусство оно ведь не для всех, оно элитарное. Оно мне нравится до сих пор, но мне хочется быть ближе к народу. Как-то я пробовал включить в репертуар джазовые композиции. И отчётливо почувствовал, что залу это не понравилось. Люди кричали: «Давай «Колодец» уже!» Они привыкли к моему незатейливому репертуару. Но, знаете, моя главная песня ещё не спета. При этом мне неизвестно, сколько мне Господь ещё отпустит. Очень хочется что-то оставить после себя. Чтобы потом кто-нибудь услышал это «что-то», и подумал: «Здорово пел, собака!»
– Но вы же понимаете, что вы не совсем формат?
– Да, я отдаю себе отчёт в том, что сегодня концерт, целиком собранный из народных песен, публику не соберет. Молодежи народные пенсии уже не очень интересны и это печально, ведь народная песня такая штука, она собиралась веками, отсеивались песни средние, оставались только золотые хиты. Когда я приезжаю на Украину, и за столом люди начинают петь народные украинские песни, у меня комок к горлу подкатывает, хочется заплакать. И думается: «Господи, как же талантлив народ, сочинивший эти песни!» В 2009 году вышел якобы мой диск «20 хитов от Ярослава Евдокимова». Но диск этот издавал не я, а спекулянты, решившие разжиться на моём имени, я с этого дела не получил ни копейки. Но, знаете, отчасти благодарен этим пиратам: пусть хоть так люди слушают мои песни… Я понял, что даже вопреки тому, что меня называют «неформатом», мой неформат расхватывается как горячие пирожки. После этого я стал брать на концерты свои диски, и оказалось, что они разлетаются в момент.
– А с кем бы вы спели дуэтом?
– Ни с кем, не умею я этого. Мне как-то предлагали и с Ротару спеть, и с другими… Не моё это, я сам по себе!
– Ярослав Александрович, вы Заслуженный артист РФ, Народный артист Белоруссии, а на Украине, на вашей родине, вам званий так и не дали?
– Нет, на Украине у меня званий так и нет, там все считают меня русским. Может, потому что я Евдокимов, а не Евдокименко… Хотя с возрастом меня всё больше тянет на родину, в Ровенскую область.
– Вы хотели бы жить в деревне?
– Всегда мечтаю. Но дело в том, что когда я приезжаю в деревню, то устаю от неё уже на второй-третий день. На Украине бардак. Я вижу там кучу мусора, а другие его не замечают. И для меня это трагедия.
– А кем вы себя чувствуете по национальности?
– Пополам – наполовину русским, наполовину украинцем. К России, признаюсь, больше прикипел: здесь ко мне хорошо относятся, приглашают на концерты, здесь я востребован. На Украину меня не приглашают, более интенсивно я работаю в России. Россия – моя вторая родина.