«У меня есть своя версия гибели «Курска», - Владимир Кузьмич, прослуживший на Тихоокеанском флоте двадцать пять лет, в праве строить разные гипотезы. – Не могу ничего утверждать, но в прессе была информация, что лодка торопилась на учения, а при погрузке матросы уронили перекисно-водородную практическую торпеду. Я думаю, на этот инцидент не обратили должного внимания. Вышли в море, торпеда взорвалась, что само по себе было бы нестрашно. Но на ее детонацию могли отреагировать все запасы минно-торпедного вооружения на борту . Поэтому специалисты обнаружили четкое отверстие в борту судна. Ее не атаковали. Она погубила себя сама».
Владимир с детства мечтал стать моряком. И, говорит, был к этому готов: прекрасно помнил, как его отец-пограничник «жил» на работе, как постоянно срывался ночами на учебные и боевые тревоги. Как мама вынуждена была держать козу, чтоб детям хватало молока, в нужном количестве. Из Литвы семья переехала в Челябинск, в родственникам, когда отец вышел на пенсию. Владимир работал на Металлургическом комбинате. Когда призвали в Армию, он решил поступать в Тихоокеанское высшее военно-морское училище. «У меня и дед служил, - вспоминает Агибалов. – Остался без пальца, был пулеметчиком в Гражданскую войну. Чудом спасли после ранения с поля боя».
«Пушкин написал про первого подводника»
После училища, откуда Владимир вышел специалистом по минно-торпедному вооружению, он пять лет служил на разных подводных лодках Тихоокеанского фолота.
«В некоторых суднах, на которых я погружался, было до тридцати торпед, - вспоминает моряк. – Сейчас, в связи с терактами, их силу измеряют в тротиловом эквиваленте. Так вот каждая содержала примерно 200 кг взрывчатки».
Судна тогда использовались военной и послевоенной построек. А это значит, ничего для людей, все для обороны страны. В современных подводных лодках есть комнаты отдыха для офицеров, душевые кабины, приличные спальни. Раньше кроватей хватало лишь на треть матросов: чем меньше места занимала мебель, тем больше оружия можно было погрузить на корабль. Мылись под дизелем в трюме, когда выбрасывалась вода. Некоторые зимой на них же и спали, чтоб было теплей.
«Вообще про первого подводника, если можно употребить такое сравнение, написал Пушкин, - смеется Агибалов. – Помните, у него в замурованной бочке в море оказался царевич Гведон? Точно так подводная лодка, опускаясь на 200-300 метров, оказывается в глубине океана».
Глаза и уши судна – это акустик. Специальные люди денно и нощно «слушают океан». Он, живой организм, издает разные звуки: шумит, свистит, бурлит, крякает, трещит. Рыбы, дельфины, водоросли – все существа не проплывают бесшумно. Акустик должен среди всего разнообразия звуков вычислить один: рев двигателя приближающейся подлодки неприятеля, условного или реального.
«Ни разу в жизни не спал, как убитый»
«Тревога на лодке всегда, - вспоминает Агибалов. – Даже, если ты отстоял вахту и ушел отдыхать, звучит тревога – соскакиваешь и бежишь вместе со всеми. Никто не знает, учебная она или настоящая. Если спишь, все равно слышишь все звуки. Кто-то мимо прошел – открываешь глаза, пробежал – сразу, опасаясь нештатной ситуации, весь сон куда-то девается. Я не спал, как убитый, ни одной ночи, даже выйдя в запас. До сих пор».
Владимир признается: первый пять лет службы во время дежурств не отходил ни на шаг от военных запасов, за погружение, транспортировку и сохранность которых нес ответственность. На подводной лодке, как нигде в другом месте, слова «единый коллектив», «взаимовыручка», «ответственность за каждого» приобретают особое значение.
«Бывали случаи, лодки тонули, - вспоминает моряк. – У каждой трагедии свои причины. Колоссальная ответственность лежит на командире корабля. Здесь как: или ты, или тебя. Среди многообразия звуков океана звуковик должен определить, нет ли угрозы судну. Главное – капитан по его докладу должен принять единственно верное решение. Погружаться? Стрелять? Всплывать? Уходить влево? Вправо? Права на ошибку нет. Как и второй попытки. А океан имеет структуру воды, как слоеное тесто. Течения соленой воды сменяются пресными, как слои. В одном течении звуки распространяются прекрасно, если лодка «режет» несоленое и погружается в более соленое, звуки практически не проходят. Но прослушать вражеский авианосец – это смерть».
А еще, по признанию капитана второго ранга, в океане действительно есть неразгаданные явления. Непонятные звуки, неизведанные животные. Неизвестно, подвластно ли человечеству разгадать все эти глубинные загадки природы.
«А потом мы стали не нужны Родине»
С грустью рассказывает Агибалов об окончании службы на флоте, которое совпало с разрушением Союза. Он был флагманским минером – специалистом, отвечающим за вооружение всех лодок в соединении.
«Нужно быть профессионалом своего дела, - вспоминает об этих годах службы Владимир. – Никто у нас никогда не добивался от матросов подчинения кулаками. Никакой годковщины или дедовщины не было. Человек устроен так, что он подчиняется авторитету или знаниям, а не силе и угрозам. Я не припомню случая, чтобы на кого-то из подчиненных повысил голос. Важно еще одно: армия строится на единоначалии. Приказы обязаны выполнять в срок и точно все и всегда. Потому частенько, когда я слышу сейчас от знакомых, что они хотят «отдать сына в военные», думаю: парень своенравный и с характером, ох как нелегко ему придется в службе. Раньше самым страшным наказанием для матроса были слова: «Спишу на берег». Они гордились тем, что ходят в море, а не сидят на берегу, пересчитывая снаряжение и провизию. Сейчас такой романтики уж нет».
После окончания Военно-Морской академии Агибалов был назначен флагманским минером разнородных сил, а это значит, в его компетенцию попали и надводные корабли, а не только подводные лодки.
В 1990-м году Агибалова направили во Вьетнам. Страна много воевала, потому там сохранялась опасность в виде бомб на суше и в Южнокитайском море.
«Мы жили в полной информационной блокаде, - вспоминает подводник. – О ПУТЧе узнали случайно, поймав радиоволну. Никакой информации из вне. Как вернуться на родину? Мы стали не нужны своей стране».
В 1992 году базу СССР во Вьетнаме ликвидировали. Все корабли вернулись во Владивосток. Агибалову в числе других членов экипажа предложили написать «по собственному».
«Я умел только Родину защищать»
«Как жить дальше? Что делать? Где? На что? – Офицер рассказывает об увольнении, как о жизненной трагедии. – Мне было 42 года. Никакой гражданской специальности. Я умел только Родину защищать».
Владимир Кузьмич признается: многие его друзья-сослуживцы устраивались охранниками, сторожами, дворниками и разнорабочими. У них всех было высшее образование. Но оно военное, подчеркивает Агибалов. Даже если в дипломе военного вуза написано «инженер», совершенно понятно, что речь не идет о проектировании жилых домов.
«Многие ребята спились, - Агибалов пережил немало трагедий друзей. – На днях ездил на 40-летие со дня окончания военного училища, кое-кого из ребят не узнал. Сорок лет не виделись. Мне навстречу шли восьмидесятилетние деды, хотя им по шестьдесят с небольшим. Служба на подлодке не сахар. У всех здоровье подорвано. Нервные срывы, ведь на лодке нужно иметь совершенно трезвый рассудок, холодную голову, твердый характер. Малейшая оплошность может обернуться трагедией для всего экипажа. Помню, молодой матрос неправильно закрутил один клапан, вода хлынула на борт. Вовремя заметили, лодка тонула, но ее удалось выровнять и выйти на нормальную глубину. Пережив такие стрессы, трудно держать хорошую физическую форму».
Единственный корабль – и тот подарок
Профессионал высочайшего класса Владимир Агибалов нашел себя и «на гражданке». Пять лет отслужил начальником Баландинского таможенного поста. Закончил академию (всю жизнь учусь, – улыбается Агибалов). Сейчас Владимир Кузьмич Агибалов – заместитель начальника государственной инспекции по маломерным судам, советник государственной гражданской службы второго ранга.
«ГИМС ближе к воде, – говорит Агибалов. – Таможня была совсем далеко». Владимир признается: побывав «там», он не смотрит военные фильмы. Не может смотреть и фильмы о море. Слишком все это сложно пережить, пропустив через себя.
На столе у капитана второго ранга в отставке корабль из дерева и бумаги. «Подарок, – объясняет Агибалов. – Я против всяких традиций, таких, как: давайте выпьем за тех, кто в море. Кто помнит, итак поднимет рюмку за друзей, от которых зависела там, на глубине, твоя жизнь».
Владимир поддерживает идею создания морского кадетского класса в Челябинске. Потому как и современные мальчишки бредят водной романтикой. Надо со школьных лет показать им, что такое море, рассказать, что их ждет на службе. Чтоб каждый мог дать себе отчет, сможет ли он и надо ли ему это все? И вообще – сможет ли парень ходить в море на месяцы, а то и год.
«Как–то в океане был такой шторм, что волна была с пятнадцатиэтажный дом, – вспоминает Владимир Кузьмич. – Две трети экипажа лежала замертво. И тут дело не в том, что они слабы физически, есть такие испытания, которые человеческий организм выдержать не способен. И что делать? Подлодка живет своей жизнью. Треть экипажа заменила тех, кто попросту не мог встать, не то, что выполнять свою работу».
А еще Агибалов очень возмущен закрытием военных санаториев. Только там, говорит он, могут поправить здоровье отставные военные. Хоть у неплохая у них пенсия, но болезней у каждого столько, что никаких денег не хватит с ними справиться.
«Я всегда говорю, если ты моряк, адмиралом стать не обязан, но должен быть профессионалом своего дела. Именно поэтому я не знаю ни одного адмирала, чей сын тоже бы стал адмиралом. Никакие связи тут не помогут. Только высочайший профессионализм».
Бравый майор Муний: «Я в Армии из рук белого медведя кормил»! 
«Старость меня дома не застанет». Челябинка работает, чтобы путешествовать 
Полярный зов.Врач «скорой» хотел попасть на Марс, а попал в Арктику 
Пётр Мамонов: «Я занят смертью. Я буду умирать» 
Каждый шаг как подвиг. Врач о том, как на земле встречают космонавтов