Правозащитник Николай Щур ныне возглавляет Челябинский региональный общественный фонд поддержки демократии, Уральскую правозащитную группу, целый ряд других организаций. Названия все громоздкие, хотя именно с бюрократической машиной и заковыристыми формулировками приходится воевать нашему собеседнику.
Песочница фонила не по-детски
- Как люди вообще идут в правозащитники? У вас, наверное, было какое-то скандальное дело, когда терпеть не было мочи?
- Ну не совсем так. Я ведь живу в Снежинске. Еще в 1993 году возглавил там фонд, который должен был заниматься сбором и распределением денег на экологические цели. Организовал и лабораторию, которая бы занималась обследованиями территории - сам ведь по второй профессии метролог. И вот замерили мы участок, где когда-то стояла лаборатория Тимофеева-Ресовского, а после разместился детский профилакторий. Результаты просто шокировали - уровень радиации достигал на иных участках 46 тысяч микрорентген в час, в песочнице, например, было 1400 мкР. Все свои замеры мы снимали на видеокамеру - редчайшая вещь в те времена.
В общем, сами понимаете, шум поднялся страшный. И через 5 дней против меня возбудили дело. Правда, перед этим предложили иную должность с окладом в два раза больше. Но я отказался. В итоге меня, и мою жену обвинили в хищениях. Суммы фигурировали смешные – утверждали, что я, мол, украл 100 рублей. Дали условный срок, но надо отдать должное областному суду - там все поняли, нас в итоге амнистировали – в тех условиях только такой выход был возможен.
- Вот после этого случая и решили бороться не только за свои права?
- Не сразу. Как-то постепенно сложилось. Я и егерем работал - друг помог устроиться, когда после того скандала я остался без работы. Как-то во время обхода набрел я на одну деревеньку, где дом можно было купить всего за 5-6 тысяч. Купил, и с той поры мы живем теплое время года там - огород прямо к озеру выходит, красота! Нам там жить очень нравится. И зимой туда почти каждые выходные приезжаем: делаем для внуков горку, каток, лабиринты снежные... - помогает отвлечься от дел непростых, которыми приходится заниматься.
Сироты - это бизнес
- Да, дела у вас и правда непростые - наша газета в свое время писала о той вашей кампании в защиту детей-сирот, остающихся в больницах...
- У меня самого был шок, когда я впервые оказался в такой палате, где лежат эти дети. Я думал, там ор стоит несусветный, а на самом деле мертвая тишина. Ведь эти дети тоже когда-то плакали, а потом поняли, что никто на их плач не придет. Вот и молчат теперь. По полгода в этих кроватках лежат. До того, как наш фонд занялся данной проблемой, их и кормили-то картофельным пюре на воде - о детском питании и речи не было! Начали собирать вещи, питание, памперсы - ваша газета, конечно, тоже помогла, спасибо.
- А правда ли, что часть вещей банально разворовывалось в больницах?
- Было дело. Как-то привожу я продукты, разгружаю, а кладовщица подходит ко мне и ворчит: «Ну, сколько можно вот это-то привозить? Ведь говорила я вам, что мой внук это не ест!» Тут мне все сразу стало понятно. Да и после выяснилось, что работники нередко продавали привезенные нами вещи среди мам за меньшую, чем в магазинах, сумму. Мы установили все факты, начались разбирательства – в итоге работники все вернули, что значилось по документам. Но, к счастью, это дела давно минувших дней.
- Долгое время вам не удавалось решить проблему - ваших людей, говорят, даже не пускали в больницы...
- Повторю: это всё уже в прошлом, сейчас, подчёркиваю, все нормально, так и напишите – и с Управлением соцзащиты, и с Управлением здравоохранения Челябинска у нас добрые, конструктивные и доверительные отношения: шесть наших нянь спокойно трудятся в больницах, опека регулярно даёт информацию о детях, ждущих устройства в семью - эту информацию мы размещаем на своих витринах на Кировке - всё очень хорошо.
- Но почему прежде-то были проблемы? Ведь вы вроде как только помогали, часть расходов на себя брали...
- Так ведь дети-сироты, их усыновление и удочерение - это хороший бизнес! Сталкивался с конкретным фактом, когда за новорожденную девочку у усыновителя просили 15 тысяч евро.
- Нарушения прав человека, чаще всего, и связаны с деньгами, с некоей корыстной заинтересованностью?
- Не напрямую, но рано или поздно подобная связь довольно часто обнаруживается. Вот вам пример. Пришла жалоба от заключенных Верхнеуфалейского изолятора временного содержания (ИВС). Приехали в туда с инспекцией. Начинаем проверять, в меню прописано, что чуть ли ни каждый день на обед котлеты. Привозят обед, никаких котлет нет и в помине. Спрашиваем заключенных, когда последний раз ели котлеты, и обычный ответ: «О-о, еще на свободе!» Решили проверять по подписям – заключенные ведь должны расписываться за полученные продукты. И выясняется, что подписи везде разные! То есть один и тот же человек в разные дни расписывается совершенно отличающимися подписями! Понятно же, что воруют продукты. Причём не в самом изоляторе, не работники ИВС, а где-то раньше.
Вообще, условия зачастую ужасные. В Аше в изоляторе суд ожидают до 6 человек в камере, где можно протянуть руки и упрешься в противостоящие стены. Камеры без окон (окна наглухо заклеены газетами - дует, холодно), освещаются лишь 40 ваттной лампочкой в нише над дверью. Пола как такового нет - сплошные палати без матрацев. И в таких условиях люди живут по 10-12 дней, пока идет судебный процесс!
Малоимущие - самые щедрые
- Ваши фонды существуют за счет грантов? Или обычные люди помогают пожертвованиями?
- За счет грантов. Хотя вот та программа помощи детям-сиротам существует исключительно на частные пожертвования.
- И кто же чаще других делится деньгами? Вы как-то анализировали?
- Конечно. Обычно это, как ни странно (а может и вовсе не странно) малоимущие люди – старушки приходят, самые рядовые граждане, очень редко кто из среднего класса. Есть, разумеется, исключения - например, одна фирма - совсем небольшая, кстати, - которая с 2006 года исправно, каждый месяц, вносит по 10-12 тысяч рублей.
- А как же наш крупный бизнес?
- Ох, сколько у меня было встреч с представителями этого крупного бизнеса, когда мы собирали помощь для сирот! И все ведь одинаково. Рассказываю им – они внимательно слушают, даже плачут, но... денег не дают. Иногда бывают разовые акции, но чаще, к сожалению, приходится сталкиваться с одними обещаниями.
- Вы возглавляете столько организаций... Зачем этот разброс? Поневоле вспоминаются обвинения, что, мол, иные организации только под определенные гранты и создаются.
- Это вы у нашего государства спросите. Дело в том, что по новому законодательству в названии организации должна быть отражена сфера ее деятельности. И какое после этого будет название у организации, которая захочет заниматься и защитой прав человека, и здоровьем людей, и экологическими и демократическими проблемами, т.е., тем, чем, к примеру, мы занимаемся? Есть и другие ограничения. Наши организации создавались на рубеже веков. Когда приходили мы регистрироваться или переименовываться, говорили, что хотим заниматься этим и этим, а нам отвечали: «Этим можно, а тем нельзя! Создавайте под другие цели отдельную организацию». Так что приходилось «множиться». Как пример - появилась необходимость защитить права детей, но в рамках уже существующего фонда нельзя, поскольку в его уставе защита прав человека, но не прав ребёнка! Попробуйте втолковать - какая разница, ребенок - это ведь тоже человек - нельзя и всё. Примерно по этой причине и родилось общественное объединение «Женщины Евразии», которое занимается защитой прав не только женщин, но и детей. По-другому, увы, никак.
Досье
Родился в 1953 году в Челябинске. Окончил Харьковский авиационный институт по специальности “Самолетостроение” в 1976 году. Женат, трое детей и пять внуков.
Правозащитники, ау! Как грамотно протестовать? 
Полина Максимова:«Важно с каким энергетическим посылом ты существуешь» 
«Старость меня дома не застанет». Челябинка работает, чтобы путешествовать 
Дарья Пынзарь: «Я хорошая жена, но примерной себя не считаю»