«АиФ-Челябинск» начинает проект «Музей воспоминаний», в рамках которого мы будем публиковать правдивые воспоминания читателей на разные темы. В первой части мы собрали воспоминания читателей на тему «Я ребёнком пережил войну».
Хлеб с кровью
Ираида Шурыгина, Челябинск:
– Пошли отца провожать на фронт – мать и мы , четверо детей. Он с рюкзаком за плечами и тут кричат: «Заварухин Иван Степанович, выйти из строя!» Отец очень был нужен здесь, в тылу. Он был автором 7 изобретений, крупчатник, всю жизнь проработал на мельзаводе (Мельзавод–Победа №2 – Ред.). Потом его отправили на мельницу в Магнитогорск. Помню гору Магнитную, мы там щавель собирали. Голодные были всегда. Отец пропадал на мельнице, мы его и не видели.
В 5 утра в очередь за хлебом вставали. Лавка раз в неделю приезжала. А потом хлеба не было. Карточки оставались, а хлеба не было.
Помню, мне в школе дали хлеба (меньше мобильника в 2 раза и тоньше – Ред.) и я понесла кусочек младшему брату и сестре. У меня кровь носом пошла и я хлеб замочила. Так ребята соскребли кровь и съели.
Как–то мать заболела, лежала в больнице. И мы понесли ей в больницу саечку. Пока несли – всю пообщипали. Маме подаем, она плачет.
Украинцы–поселенцы держали корову. Так мы всем домом возле неё дежурили, потому что однажды её чуть бандиты не увели. Хозяин держал за рога! Покупали у украинцев замороженную мисочку молока. В бидон воды эту колобашку опустишь, туда кипятильник. И это пили. Опухли все от голода. Директор мельницы как–то увидел нас и говорит маме: «Дуся, давай я тебя пристрою посуду мыть». Это была большая удача. На мельнице работали заключённые и их кормили кониной. Маму повариха жалела, давала шкварки от мяса в ладошку. Мама хитро прятала, нам приносила.
Я часто школу прогуливала, не в чем было ходить. ..
Один наш родственник застал войну в Польше. Был в окружении, в плену, партизанил. Прошел через фильтрационный лагерь. Потом отсидел 10 лет в лагерях тютелька в тютельку. А когда его реабилитировали – он отказался от наград. А другой родственник всю войну на танке прошел. И когда узнал, что его родного брата под Кенигсбергом убили – выехал на танке и стоптал колонну пленных немцев. Ему ничего не сделали. Замяли дело.
Пятилетки матери и пленные немцы
Белозерцева Лидия Александровна, 77 лет, г.Шадринск:
– Хлеб по карточкам, ночевки в придорожных канавах, чтобы не потерять очередь за хлебом. Ели всё, что попадало на зуб: колоб, жмых, барду, грызли мерзлую картошку, варили серый густой кисель из крахмала и овсянки, стряпали «оляпки» из картошки, её же жарили на рыбьем жире.
Мой дед работал на спиртзаводе обмуровщиком котлов (вокруг котла делают специальную защитную оболочку – Ред.) , его кормили бесплатно в заводской столовой. Перед обедом, задолго до гудка, мы с братом через весь город топали к столовке. Половину порции супа из крапивы, морковных котлет и компота из яблок дед отдавал нам, своим внучатам. Мы с братом мучились то запорами, то поносами. Ходили в военный городок. Повара столовой, жалея нас, подкармливали остатками пищи, иногда выносили большой таз с костями из супа. Мы с удовольствием их обгрызали, сидя в кустах. В знак благодарности таскали им папиросы с табачной фабрики. Занимались мы и сбором бумаги, костей, тряпья и флаконов из–под одеколона, разных железяк. Приезжал «реможник» на лошади и взамен собранного барахла давал бельевую резинку, краску для тканей, свистульки и черную березовую жвачку.
Как–то моему брату крупно повезло, дали гуманитарную помощь от американцев: ему достался американский френч зеленого цвета с большим количеством карманов на заклепках. И зеленая шапка–шлем на заячьем меху. Там, где располагались уши, были сделаны клапаны: открывать–закрывать, видно, для проветривания. Когда дома брат надел френч, мама воскликнула: «Сынок мой, да ты как лётчик!» А вот утром в классе, увидев обновку, один из мальчишек сказал: «Ты, Гошка, как фашист!» Брат, придя из школы, бросил френч у порога и больше ни разу его не надел. А в шапку набил сена, завязал уши и потом этот самодельный мяч долго гонял в переулке с друзьями. Быть «фашистом» брат не хотел.
Жили трудно и бедно. Мать выполняла «пятилетки». Правительство выпускало облигации займа и маму по двое суток не выпускали за проходную завода, пока не подпишешься на заём. Денег мы не видели. Спасал заводской паёк, скудная пенсия на двух детей за умершего от ран отца, да помощь деда с бабкой.
В Шадринске не было оккупации. Но пленных немцев на улицах мы встречали часто. Они ходили по дворам, просили милостыню. Покорные, всегда чисто одетые, в умело заштопанной одежде, в деревянных сабо на ногах. Они хорошо выговаривали русские слова: «здравствуйте, спасибо, пара картошки». Все по–разному к ним относились: кто–то спускал собаку с цепи, кто–то закрывал ворота. Я не видела в них врагов, мне было их очень жаль. Зачем их брали в плен, не понимаю до сих пор.
Мама закрыла своим телом
Станишевский Леонид Францевич, 84 года, г. Челябинск:
– В 1941 году я гостил в семье отцовского друга в полку в 40 км. от границы с немцами. 22 июня в 4 часа утра мы проснулись от страшного грохота, немцы бомбили. Началась война. Уже в 6 часов утра мы вместе с семьями военнослужащих сидели в товарных вагонах из-под извести, нас везли на восток. Вещей практически ни у кого не было, не было ни воды, ни продуктов. Немецкие самолеты нас бомбили и обстреливали из пулеметов. На ходу из теплушек (железнодорожная насыпь метра 1,5) выпрыгивали женщины, с детьми на руках, чтобы спрятаться в канаве, кустах. Кончаются у фашистов боеприпасы или горючее, они улетают. Матери начинают искать детей, и находят мертвых или искалеченных. А в поезде нет ни врачей, ни медикаментов. Нет мужчин, чтобы похоронить погибших и поднять в вагоны раненых.
Во время ночной бомбежки в г.Шепетовка наш состав сгорел, и мы с семьей папиного друга пешком пошли в г.Изяслав, к бабушке моей. А дней через десять без единого выстрела в Изяслав вошли немцы. Началась оккупация.
В конце сентября 1941г. пешком из Киева (а это 300 км!) пришла моя мама и принесла с собой килограммов 30 продуктов. Пришла и заболела, у нее отнялись ноги. Маму лечили больше месяца. А отец был на фронте.
В февраля 1944г. через наш город проходила линия фронта. Дом бабушки оказался у наших войск, а наш с мамой – у немцев.
Прятались от фашистов в каменном погребе: один дед, две бабушки, двое детей и пять женщин. Но они, отступая, бросили нам в погреб гранату. Мне оторвало на правой руке 4 пальца, раздробило ладонь, на левой руке раздробило одну кость запястья и большой палец, и были раны на ногах. Мама сняла меня с картошки и положила в проход. В это время в погреб спустились два немца, один освещал нас фонариком, а другой стрелял из автомата. Меня закрыла своим телом мама. На следующий день в погреб спустились люди, которые искали своих близких (у наших было наступление!), живым нашли только меня. Меня положили в тележку и повезли домой, к бабушке.
Там меня вымыли, перевязали, переодели и положили в кровать. И занялись похоронами мамы. В военном госпитале хотели ампутировать мне обе кисти рук, но бабушка упросила врачей хотя бы оставить левую. Они так и сделали, вручили бабушке две таблетки стрептоцида и отправили в городскую больницу. Там тоже не было никаких лекарств. Раны промывали каким-то раствором и перевязывали трофейной туалетной бумагой один раз в неделю. Я ее тогда впервые увидел…
Помню, как проездом из госпиталя в Мелитополе, после тяжелой контузии, на несколько дней к нам заехал отец. Он каждый день ходил на кладбище, на могилу мамы, он её очень любил. А мне рассказывал о войне, о танках, говорил, что когда все закончится, мы с ним поедем жить в Мелитополь; что Сталин обещал старшим офицерам после войны выделить по 1 гектару земли там, где они захотят. И что мы будем жить на берегу Днепра и разведём большой сад. Уезжая, отец оставил бабушке целую сумку денег, свою зарплату за 2 года войны. У меня был плохой аппетит и бабушка купила мне ящик водки, после чего я стал быстро поправляться.
Помню, как в мае, на Пасху, все ушли в церковь святить пасху, у меня в ране на левой руке лопнула вена и кровь стала бить фонтаном. Когда вернулись взрослые, я был никакой, уже умирал. В лазарете мне разрезали руку и сшили вену. А на мой день рождения 14 июня, Нина Казимировна испекла торт «Наполеон» (это в 1944 году!), и я должен был впервые встать с постели и пройти к столу, а это 3 метра, за тортом. И я встал и прошел. Правда, есть торт я не мог, у меня кружилась голова.
«АиФ-Челябинск» в социальных сетях:
Кто остановит Гитлера? Разведчик из Троицка опутал США своей «сетью» 
Как правильно оформить льготы «детям войны»? 
«Я был на Бородино». Ветеран отметил 100-летний юбилей 
«Толпа неистово кричала». Южный Урал 100 лет назад пережил голод и войну