Недавно исполнилось 18 лет со дня страшного теракта в чеченском городе Аргун, где 2 июля 2000 года погибло немало южно-уральских милиционеров.
1 июля 2000 года в Аргун в составе 360 сотрудников милиции из Челябинска был откомандирован специалист экспертно-криминалистического центра ГУВД Челябинской области, майор милиции Андрей Жупахин. Смена ехала восстанавливать конституционный порядок: осматривать места преступлений во время стрельбы, искать мини-заводы по переработке нефти и бороться с бандитами, которые использовали не только ножи и пистолеты, но фугасы с пулемётами.
Или они к нам, или мы к ним
Эльдар Гизатуллин: Когда стало известно, что вас отправляют в командировку в Чечню, сильно волновались?
Андрей Жупахин: Тогда каждому региону выделялась какая-то территория. Челябинской области достался Аргун. Командировали меня на 3 месяца. Поехали мы в Чечню поездом. А в вагоне меня, как майора, назначили старшим на время пути. Если кто-то из сотрудников отказывался от командировки, то ему приходилось увольняться – это ведь всё-таки служба. Д ля меня это было что-то вроде экзамена. Вспомните, тогда начались взрывы жилых домов в Москве, и я понял – или бандиты к нам проберутся, или надо ехать в Чечню, чтобы они не взрывали здесь наши дома.
Конечно, мы нервничали. На следующий день, когда мы переезжали реку Волгу, стало известно о теракте в Аргуне. Одно дело узнать, что, скажем, где-то в Ираке террористический взрыв, а ты просто сидишь на диване — это печальная информация. И совсем другое - ехать туда, где стреляют и взрывают, возможно, уже погибли твои друзья. В вагоне у одного из парней произошёл психологический срыв – его будто стала бить лихорадка. Пришлось вызывать врачей, которые сделали ему укол, успокоили. А другой командированный уже в Моздоке, когда узнал, что у него в этом терракте погиб друг, от досады, от обиды кулаком у двери тамбура разбил стекло. Он тут же отдал вагоновожатому деньги за стекло, но напряжение зашкаливало.
Так что волнений и в пути хватало. Однажды (мы уже ехали по Чечне) прозвучала команда: «Возможно нападение – всем на пол!». И так почти всю ночь 60 человек в вагоне пролежали на полу. Нет, по вагону не стреляли, но автоматные очереди были слышны часто.
- Долго пришлось привыкать к другой жизни?
- Там действительно другое измерение. Например, в Челябинске в тире каждый патрон был на строгом учёте. А там на вагон нам выдали по ящику патронов, сказали, что утром нужно вернуть, если боя ночью не будет. Опытные посоветовали сразу его открыть – мол, бой вдруг начнётся, а вскрывать этот ящик очень долго. Я разрешил вскрыть ящик, раздал патроны дополнительно. А наутро, когда возвращал ящик с патронами обратно, то увидел, как в другом вагоне никто патроны не собирался пересчитывать, их собирали обычным совком. Сразу подумал – да, это уже далеко не челябинский милицейский тир!
Большое потрясение было от того, когда увидел последствия взрыва в Аргуне. Воронка была глубиной в 6 метров, а диаметром в 10. Мотор от автомобиля смертника улетел на 200 метров, а от самой машины нашли на дне воронки только ось. Знакомый, который попал под взрыв, рассказывал: «Ничего не понял, что произошло – понял только, что лечу!». После взрыва одно здания было разрушено полностью, а два - частично. Стена в гараже, в котором потом стали жить мы, отошла на целую ладонь, но держалась. Больше всего потерь было у ОМОНа из Магнитогорска, их секция была разрушена больше других.
За справкой с зениткой
- В Чечне вы работали по основной своей специальности?
- Конечно. Хотя и в непростых условиях наш экспертно-криминалистический отдел (ЭКО) разместился в бывших душевых, на стенах сохранилась кафельная плитка. Мы справлялись – я, кстати, создал там первую химическую лабораторию, в которой проводились исследования изъятых наркотических средств. Ко многому пришлось привыкать. Если в обычной жизни на место происшествия выезжает группа из 4-5 человек, то в Чечне такую оперативную группу обязательно сопровождает бронированный грузовик или ПАЗик с 15-20 бойцами охраны, БМП или танк, иногда даже зенитная установка на «Урале» (ЗУ). Выезжать так надо было на любое, даже, казалось бы, самое рядовое дело – например, на изъятие бесхозного снаряда. А в сложных ситуациях могли колонне дать в сопровождение и вертолет.
- У вас были потери?
- Наши сотрудники ДПС поехали на почту в одиночку на «УАЗике». Когда возвращались, их обогнала белая «шестёрка» с террористами. Сзади у этой машин оконного стекла не было, только шторки – когда они обогнали УАЗик, остановились, шторки раздвинули и обстреляли наших из пулемёта в упор. Тогда всех чеченцев бандиты заставили сдать или продать УАЗики, так что на таких машинах перемещались только военные, милиция и другие силовые структуры. В телах двух ребят мы насчитали смертельных 40 ран, а в машине было более 100 отверстий от пуль. По такому сценарию нападения потом стали повторяться. Когда мы приехали на данный терракт, то сразу было непонятно кто, где стреляет: пулеметные очереди не останавливались, вся земля была засыпана гильзами. Непонятно: где стояла машина бандитов, где стояли преступники? Помог мальчик-чеченец, который показал, где стояли стрелявшие. Среди этого хаоса удалось изьять 1 гильзу колибра 7,62, ленту от пулемета, которые потом стали главными вещественными доказательствами. Когда террористов поймали и изъяли пулемет, то экспертиза, которую проводил начальник аргунского ЭКО Белоусов Алексей, подтвердила, что из этого пулемета были расстреляны сотрудники ДПС. После этого нашим бойцам строжайше запретили ездить в одиночку – даже за справкой в больницу отправлялись колонной из нескольких машин.
- Правда ли, что удавалось перехватывать разговоры боевиков?
- Нам действительно передавали информацию. Например, про то, что террористы получили на днях деньги, так что будьте начеку – велика вероятность терактов. Или, наоборот, деньги закончились – обстановка будет более спокойная. Террористы наши переговоры тоже подслушивали, поэтому мы часто использовали кодовые слова – скажем, «сигарета» - это сотрудник охраны, или «плёнка» - это эксперт.
- Говорят, что боевики нередко зарабатывали на нелегальных нефтяных мини-заводах…
- Нефть там чуть ли не на глубине 100 метров, её легко добыть. И газа много. В гаражах, в которых мы жили, стояли буржуйки. С помощью кислородного шланга с вентилем, в который подавали природный газ можно было обогреть комнату. Было лето, мы ею не пользовались. А кормили хорошо в столовой. А частные мини-заводы мы называли «самоварами» - обычно они представляли собой цистерны в ямах. Как-то мы 19 таких цистерн в одном месте насчитали – правда, уже взорванные до нас. Мы взорвали только одну еще целую. Как работают? Из автоцистерн на «Уралах» в «самовар» сливают нефть, природным газом греют, легкие фракции нефти испаряются а потом охлаждаются, отводятся в виде бензина, а снизу сливают гудрон. Ездить на таком бензине можно (октановое число 40), он дешёвый, но двигатель в итоге через полгода приходится выбрасывать.
Был случай, пришли к женщине, у которой во дворе такой «самовар» нашли. Она говорит: «Не моё это! И как я цистерну уберу? Я пенсионерка, денег на это у меня нет!». И нам тоже не на что такую махину везти, а взрывать нельзя, близко чеченский дом. Установка была нерабочая, так что составили акт и ушли.
В Сирии то же самое
- Как складывались отношения с чеченцами?
- Люди там были разные, конечно. Помню, одна чеченка с 12летним сыном у нас в расположении торговали мелочью, вкусную печёнку по 15 рублей продавала. Я спрашиваю у начальства: «Почему вы ей доверяете?». А мне говорят: «Когда взрыв в Аргуне был, и она, и сын тут были. Если бы она знала что-то про теракт, то не появилась бы в тот день в расположении». Женщина была отзывчивая, переживала за наших раненых, но когда наша смена уехала, то следующая смена передала, что бандиты ее все-таки убили.
У прокурора Аргуна был водитель – бывший боевик. Однажды разговорились, интересуюсь: «Кто там против нас воюет, в основном?». Он отмахнулся: «Да, отребье всякое! Им платят, вот они и воюют!». И он прав был. После нашего отъезда, и отъезда прокурора его машину обстреляли, и он погиб. При нас погиб чеченец-сотрудник милиции. Эти люди за свою Чечню отдавали самое ценное - жизнь. И они погибали с нашими сотрудниками милиции из города Челябинск для того, чтобы в Чечне воцарил мир.
- Думаете, в сегодняшней Сирии происходит примерно то же самое?
- Уверен в этом. После взрыва в Аргуне мы нашли на поле неподалеку небольшие ямы. Выяснилось, что там прятались боевики, которые снимали момент взрыва. Им ведь надо было отчитаться за потраченные деньги. В Сирии то же самое – взрывают, стреляют, пока им деньги дают. Да и платили тогда копейки. Как-то ночью сильный взрыв произошёл. Выяснилось, что два неработающих, молодых хотели снаряд с самодельным запалом под дорогу подложить. Пока тащили, контакт замкнуло и снаряд взорвался. Молодые погибли. Цена такого теракта, если бы у них получилось, всего 100 долларов.
- Именно впечатления того времени заставили вас обратиться к поэзии?
- Нет. Я и до командировки в Аргун писал стихи, увлекался бардовской песней, получил давно спецприз на Ильменском фестивале. Хотя, согласен, события в Аргуне стали главной темой для многих моих стихов. Сейчас, благодаря Культурному Центру ГУВД по Челябинской области, я провожу «Уроки мужества», читаю свои стихи, рассказываю о конфликте на Кавказе – думаю, не только молодёжи это интересно. Сейчас в Чечне мир, и слава богу, но надо помнить тех, благодаря кому удалось покончить с затяжным кровопролитием.
Цветы несут и преступники. О девушках в полиции и посвящении в следователи 
Как и почему убивали пассажиров в трамвае № 16 
Выжила в концлагере. Бывшая узница - о горшочке масла и счастливом корабле