О театре как зеркале дня сегодняшнего и об истории России, в которой мы никак не можем осмыслить ни плохое, ни хорошее, мы говорили с Олегом Хаповым на пороге его персонального исторического события — пятидесятилетия.
Имитация
— Если ваш спектакль «Музыки и сигарет не хватит до весны» поставлен для новых поколений, то недавняя премьера «Марьино поле» — для тех, у кого уже есть достаточный жизненный опыт?
— Этот спектакль я делал для зрителя 25+, как сейчас говорят. Меня интересует прежде всего думающая, рефлексирующая публика. Люди, которые привыкли критично относиться ко всему, что происходит вокруг, и анализировать обстоятельства жизни, в том числе историю российскую.
— Что для вас история?
— Прежде всего ответственность. Вот сейчас возобновился спор: вернуть памятник Дзержинскому на Лубянку или не вернуть? Такие эпизоды показывают, что мы не проживаем историю своей страны полноценно. Ни революцию не прожили, ни войну, ни то, что было до неё. Не осмыслили мы ни плохое, ни хорошее. И в этом отстаём от стран с развитым гражданским обществом, где каждый человек может поделиться своей мыслью и её обсудить; где будет принято его мнение и он услышит мнение других.
Свобода и ответственность — условия для появления гражданского общества. Если ты в ответе за свою жизнь и за своё окружение — это жизнь. Если нет — это замкнутое пространство, имитация жизни, симулякр. Это как у нас на Кировке в самые жуткие морозы звучат голоса птиц, такая же имитация сегодня в экономической и политической жизни России.
— Олегу Богаеву, автору пьесы «Марьино поле», по-моему, точно удалось выразить мнение народа о Сталине и Гитлере.
— И Богаев всё правильно сделал. Это пропагандисты придумали, что солдаты Великой Отечественной шли в бой за Сталина. Даниил Гранин (и не только он) в интервью сказал, что не слышал ни одного крика «За Сталина!», кричали: «Ура!», «За Родину!» и мат-перемат, конечно. Люди шли умирать, и потому самое сокровенное приходило — «Мама!», например, кричали на продолжительном «а».
Знаете, у меня батя был ссыльным переселенцем из Нижегородской области. Во время его учёбы в ПТУ ребята использовали рамки от портретов репрессированных членов политбюро для костра, и всю группу сослали на Южный Урал. Но он до начала перестройки хранил дома бюст Сталина. А когда архивы открыли и всё это попало в СМИ, разбил его молотком. Думаю, он не один такой.
— Сталин Олега Богаева совсем не похож на «эффективного менеджера». Не было страха, что вас не так поймут? Сегодня ведь не только закрывают, отрезают от эфира, но и в театр приходят, прямо на сцену, чтобы сказать: «Нельзя»!
— Если об этом думать, нужно опять сесть на кухне, взяв бутылочку и лучшего друга, и там всё обсуждать. Но сколько же можно?! Во-первых, я не пью. Во-вторых, мы с друзьями это и так обсуждаем, а в-третьих, нас всё время гнут в рог именно потому, что мы молчим. Государству выгодно, чтобы мы молчали, этой вертикали не нужна обратная связь. Но я должен постучать по ней обухом топора и сказать: это моя обратная связь, и топор я могу развернуть.
Мне «понравилось», как Дмитрий Рогозин прокомментировал желание комиссаров Евросоюза посоветоваться с участниками майдана в Киеве. Он сказал: «Вы ещё Верку Сердючку позовите»! Вопрос даже не в Верке Сердючке, а в уничижительном отношении наших политиков к людям. Если ты — чиновник, значит, ты умный, у тебя IQ 1500? Но это не так. Я знаю множество людей, которые намного умнее чиновников. И знаю чиновников, которые книг умных в руки никогда не брали!
— Но удивительно, как всё повторяется: сегодня вновь нужно задавать только правильные вопросы, потом объявят «правильных» драматургов и писателей?
— Не хочется верить, что мы вновь вычеркнем Шаламова, Гранина, Солженицына, Астафьева… Да, вернулось время, когда есть только мнение начальника, других мнений не существует. Это преумножает общественный инфантилизм. Таким образом мы скатимся к «обслуживанию трубы» и больше не будем заниматься ничем. И когда в трубе закончится то, что там должно закончиться, мы не то что в третью линейку государств попадём, мы вообще можем исчезнуть. Сегодня уже трудно отрицать, что из России всё уезжают и уезжают её лучшие люди. Это говорит о том, что личность не интересна нашему государству.
У бизнесменов есть формула: любое производство имеет продукт. Если государство рассматривать как производство, какой же продукт оно получает в финале? Ведь нельзя же продуктом считать горы чиновничьих бумаг и указов?! Наверное, на выходе государства-производства должен быть гражданин с определёнными навыками и качествами.
Ни собирать, ни разбрасывать
— Почему, на ваш взгляд, именно сегодня в стране появились такие авторы как Сигарев, братья Пресняковы, Захар Прилепин, Иван Вырыпаев, произведения которых — оголённый нерв?
— Они появились, потому что произошла смена формаций, когда кости переломали всей стране. А сегодня эти кости срастаются не должным образом. Но если в 90-е при всех минусах того времени было ощущение свободы и ощущение страны, то сегодня есть ощущение, что мы своей стране, вернее государству, не нужны. Не нужна обратная связь, не нужны мои надежды и чаяния, мы лишены какого-либо выбора. И порой напрашивается вопрос: а тогда почему я для этой страны должен делать великие открытия?! Я не удивлён, что наши молодые талантливые учёные, получив гранты на образование или исследовательскую работу за границей, сразу уезжают. Сейчас какое-то безвременье - ни сшивать, ни распарывать, ни разбрасывать и ни собирать… Время какого-то «зависания». Поэтому появляются такие авторы.
— Вам ведомо чувство страха?
— Есть какой-то внутренний редактор, какие-то вещи я себе не позволяю. Например, я против того, чтобы курили на сцене, против мата на сцене в любом его проявлении.
— Как тогда воспринимать театр Николая Коляды?
— Надо понимать, зачем режиссёр или сценарист это делают. У братьев Пресняковых в пьесе «Изображая жертву» есть монолог капитана милиции, полностью основанный на неформативной лексике, но это написано как мощный выплеск настоящей энергии. Надо посмотреть, откуда русский мат родом. Когда-то, во времена язычества все эти выражения использовались либо в ритуалах, направленных на бога любви, либо на поле брани — на поле бога смерти. Ведь слово из трёх букв у язычников было именем бога смерти. Вот таким странным образом змея кусает свой хвост — рядом идут бог жизни и бог смерти. А мы сегодня используем эту лексику попусту, сакральность ушла. Я же выступаю за то, чтобы сакральность мата вернуть, а сакральность власти разрушить.
— Но вы не можете не ощущать, что чувство страха вокруг нарастает?
— Потому что человек ленив по природе своей, путь вниз для него легче, чем наверх. В природу человека заложено стремление двигаться вверх, но как только возникает окрик «нельзя», он мгновенно разворачивается и устремляется вниз, по пути понимая, что вниз идти легче: и думать не надо, и энергии лишней тратить не надо.
— А как же «запретный плод сладок»?
— Только 7% людей (по мнению психологов) анализируют и синтезируют. И такой же процент приходится на театральную аудиторию.
— Вы не впервые работаете с произведениями Олега Богаева. Это родство душ?
— Мне очень близка ироничность его взгляда на события исторические и современные. Менторский тон — не для театра. Он уместен на митингах. Театр должен задавать умные вопросы и заставлять думать. А в пьесе «Марьино поле» Олег Богаев, по-моему, очень точно выразил отношение большинства народа, которое не имеет причастности ни к какой партии, к политическим персоналиям. И чисто по человечески Олег Богаев мне очень близок. Он умеет и свое мнение отстаивать, и свои амбиции обуздывать в угоду компромиссу - большая редкость среди творческих людей.
Театральные опыты
— Аудиторию, склонную к анализу, надо все время стимулировать чем-то новым, в том числе и в театре. Как-то вы сказали, что вам интересна шумовая партитура — звучит необычно.
— У меня мечта — не использовать в спектакле звук, который подается через колонки. В «Марьином поле» это получилось: у нас звучат патефоны, свистульки, актеры сами поют. Всего лишь два или три раза слышится музыка из колонок.
— Именно этим привлекла вас «Звуковая экспедиция по Уралу» менеджера Фонда Роберта Боша Лизы Озе?
— Лиза Озе мне вообще симпатична, как профессионал. Вот такие менеджеры нужны в культуре. Во-первых, у нее высшее музыкальное образование, во-вторых, она научена менеджменту культуры на самом высоком уровне — она понимает, как организовать творческий момент, чтобы он соединился со зрителем. В этот проект мы включились, действительно, не случайно. У меня есть такой поисковый инструмент, как театр импровизаций «Небо». Это группа единомышленников, мы встречаемся и проводим поисковую работу — как транслировать себя в этот мир, как найти с ним диалог. Лиза это услышала и сказала: «У меня есть ребята, которые слушают мир, записывают». Вот так мы и встретились с этими ребятами из Германии. Мне был интересен этот опыт не с точки зрения каких-то театральных результатов, здесь был исследовательский интерес. Это были поиски некоего нового существования на сцене.
— Чем они увенчались?
— За 10 дней поездки по Южному Уралу мы создали некое пространство общения, я бы сформулировал это так: «Как мы без 20 000 танков завоевали Европу». По моим ощущениям, за эти 10 дней немецкие артисты почувствовали нас, а мы их. Мы поняли, что мы — люди, что в наших жилах течет красная кровь. В советское время в нас воспитывалось отношение к немцам, как к врагам — к фашистам. У меня оба деда погибли на фронте. А тут я увидел нормальных ребят из Германии, которые помогли мне избавиться от моих страхов. Я перестал воспринимать немцев как фашистов. Я им сказал: «Я вас теперь не боюсь. А если я не боюсь, зачем мне 20 000 танков»? Такое мощное переживание, которое я испытал в те дни, называется тотальным театром. Это особое перетекание энергий, особый обмен информацией на энергетическом уровне — когда все наши инструменты общения с миром задействованы. Вот о таком театре я мечтаю, чтобы мы делились своими состояниями, самым сокровенным. Зритель это чувствует просто отлично.
— Каким должен быть актер в таком театре?
— Прежде всего, у него должно быть желание открыться. Актеры у нас замечательные, но нужна среда, которая бы позволяла им открыться.
— И они не должны думать о хлебе насущном?
— Это наша проблема, что театр не может сегодня дать актерам все необходимое для жизни. Что такое 15 тысяч рублей зарплаты при наших-то ценах и тарифах ЖКХ? Люди, руководящие страной, почему-то считают, что материальное освоение мира — это объективный процесс, а духовное освоение — настолько эфемерный продукт, что его можно свести к нулю. Есть такое понятие — «допущение, сводящееся к нулю». Хотя здание нашей жизни строится из тех и других кирпичиков; и еще неизвестно, какие важнее. В каждом из нас есть компас верного пути, который указывает: это хорошо, а это плохо. Сегодня этот компас настолько разлажен…
— Мы живем в условиях магнитной аномалии.
— Да, Курская магнитная аномалия, распространенная на всю страну. Мне очень хочется, чтобы это состояние выправилось, чтобы мы могли жить в рамках понимания, в контексте уважения чужого мнения, уважения человеческого достоинства. Человеческое достоинство сегодня попрано и делается все, чтобы оно было не восстановимо. Иногда это допекает.
— Явление театральных читок в Челябинске — это тоже из раздела творческих опытов. Чем объясняете интерес слушателей к такому театральному формату?
— Безответственностью. Я беру пьесу и читаю ее, позволяя все, что угодно. Никакого режиссерского давления! И вот зритель идет за этой безответственностью — это не спектакль, это знакомство с текстом. Актер не обременен режиссерским замыслом, сценическими задачами. Читка — это другая энергия. За счет вот этой свежести театральные читки приобрели популярность. Это как камень искру высекает — если искра упала на благоприятную почву, тут же вспыхивает огонь. Читка — это искра. Спектакль, в отличие от читки, более длительный процесс: надо высекать и высекать искры, да еще и раздувать появившееся пламя, чтобы не гас огонь. Заманить зрителя на читку — пока проблема. Но когда он попадает сюда, он наш.
— Это подтверждение тому, что не все возможности театра на сегодняшний день использованы?
— Да, на стыке искусств рождается нечто невероятное. Во многом наш репертуарный театр закатан в асфальт и этот асфальт надо разрыхлять, потому что, как сказал классик, цветы на асфальте не растут.
Материал подготовила Ирина ВЕРШИНИНА
Досье
Олег Хапов родился в 1964 году в Кыштыме. По первому образованию инженер-механик, окончил Челябинский политехнический институт, три года отработал на металлургическом заводе. Режиссёрское образование получил в Челябинском государственном институте культуры.
С 2001 по 2005 годы работал очередным, а затем главным режиссёром Челябинского ТЮЗа. Сейчас — штатный режиссёр Камерного театра в Челябинске. Поставил более 30 спектаклей в театрах Челябинска, Магнитогорска, Озёрска.
«Ревизор» с гаджетами. Что получится, если вывести чиновников на сцену? 
Александра Назарова: «Я рабочая лошадка!» 
Театр - это волшебство.Ради популяризации оперным певцам простительно и шоу 
Актриса Елена Папанова:«Я не люблю играть положительные роли» 
Челябинский театр оперы и балета получил гран-при фестиваля «Сцена»