Легко ли угадать тему, созвучную времени на дворе? Насколько важно сегодня не быть провинциальным? И почему плоти в театрах всё больше, а духа – меньше. Об этом мы поговорили с главным режиссёром театра Викторией Мещаниновой.
Надо переесть
- 2014 год объявлен годом культуры, что вы об этом думаете?
- В мире, где слова ничего не значат, назовите любой год, как хотите, - хоть годом горшка. Пусть будет год культуры. При этом расходы на культуру все равно урезаются. И почувствуем ли мы те суммы, которые выделят на год культуры? Не знаю. А если серьезно, какой год культуры, если культура в России сегодня как шагреневая кожа. Блок ведь верно сказал: «Пушкина не Дантес убил, а отсутствие кислорода».
- Сегодня народ за кислородом идёт в ТРК.
- Человек ведь кентавр, в нём есть низ и верх, плоть и дух. И эти вещи находятся в крайнем противоречии. Сегодня на дворе то время, когда духа все меньше, а плоти всё больше. Наверное, это происходит еще и потому, что наш вечно голодный народ должен не насытиться даже, а переесть, чтобы вспомнить, наконец, о духе. Но, если наше образование будет двигаться в ту же сторону, в которую движется, то о духе можно забыть. Мы получим только плоть, жаждущую хлеба и зрелищ. Потому что только хорошее образование закладывает потребности другого порядка. Мы сейчас в тяжком процессе роста плоти, она доминирует и торжествует. «Коварство и любовь» ещё и об этом.
Топором, наотмашь
- Обращаете внимание на постпремьерные статьи критиков? Когда критик «с топором», есть желание сопротивляться?
- У нас это деликатное дело - обсуждение спектакля - часто делается как-то по-русски: топором, наотмашь. Строже, чем я сама, со мною никто не поговорит. Дело в том, что одни скажут: какой гармоничный прекрасный спектакль. Другие разнесут в пух и прах. Поэтому надо быть устойчивой, иначе не выжить.
- По-моему, сегодня главный критик - это зритель.
- Как только Камерный театр ни называли: театр интеллектуалов, театр гурманов… Но, когда я вижу в фойе нашего театра содержательные лица, меня это бесконечно радует. Это часть нашей репутации, которой нужно дорожить. Зрителя нельзя держать за идиота, нельзя ему предлагать серый невнятный уровень, нужно его уважать. Правда, поставить спектакль «Школа дураков» по Саше Соколову я бы не взялась из «страха». Переводить его тексты на театральный язык задача наисложнейшая. Но когда я спросила режиссёра Ларису Александрову: «Ты знаешь, как это делать»? Она ответила: «Знаю». И я готова поверить этому бесстрашию, с которым молодые режиссеры берутся за достаточно закрытые для большинства пьесы. Например, та же Лариса - за «Балаганчик» Блока. И сегодня зритель идет на эти спектакли. И это замечательно.
Не трогайте классику!
- Часто ли приходится слышать, что режиссёры распоясались - устраивают эксперименты над вечной классикой?
- Часть театральной общественности просто заходится в истерике: не трогайте классику, пусть она останется первозданной! Но она порой мертва для современного зрителя и останется в пыльном сундуке, никогда и никем не вытащенная. Я помню, как не принимали театр Николая Коляды первое время, который сегодня и признан, и при регалиях, и театр ему строят. А тогда кричали: он не профессионал! И его спектакль «Ромео и Джульетта» по Шекспиру был культурным шоком для многих, потому что он настолько опрокинул пьесу к бесхозным мальчикам и девочкам в наших дворах… И даже умные критики возмущались: «Адаптировал высокие смыслы Шекспира»! А молодой зритель сидел на спектакле и плакал. Зритель, который никогда в жизни не возьмет в руки Шекспира! А вот спектакль Коляды ему близок и он растроган. А потом этот спектакль вошел в номинанты «Золотой маски» и объехал весь мир… Мы все время преграды какие-то ставим: там нельзя, тут нельзя! Везде все нельзя! Сейчас Коля не ходит на эти разборы критиков – «Джоконда сама знает, на кого ей смотреть». (Смеется).
- Ни Шекспир, ни Шиллер, думаю, эту часть общественности не поддержали бы.
- Почему сегодня в Европе такой огромный интерес к опере? Да потому что режиссеры ищут смыслы классиков в реалиях дня сегодняшнего! И зрители с восторгом принимают эти спектакли - без помпезных декораций и костюмов, но раскрывающие классические смыслы для современного зрителя. Не должно быть табу в искусстве. Думаю, любой автор там, на небесах, радуется, когда его пьеса доступна театру и становится нужна зрителю. Кто сегодня возьмется читать «Коварство и любовь» Шиллера? Разве что филологи и самые преданные литературе читатели. А на этот спектакль зритель будет ходить. Более того, и воспринимать эти тексты он будет не только головой, но и сердцем, на уровне эмоций. Ведь театр попробовал, работая с этими текстами, найти временной контекст.
- Думаю, зритель, хорошо понимающий, что сегодня с нами происходит, принял этот спектакль, попадание случилось.
- Мною он делался с пробуждённым сознанием по отношению к нашему времени, к его интонациям и угрозам, с тревогой по отношению к миру вне морали. Душе тут нечего делать. Вот моя внутренняя мотивация. Я поставила пьесу только потому, что она приблизилась ко мне, вошла в мой дом. Я увидела, как этот маленький островок дома Миллера, где живут простые люди, в одночасье был разрушен циниками. И это угроза не только для дома музыканта Миллера. Так оно и происходит – походя, легко, цинично.
- А если зритель не рвется в театр, чтобы размышлять о своих проблемах?
- Сейчас часто возникают разговоры: для кого вы это делаете, что это за заумь? Но для меня театр - место, где можно всерьёз думать и чувствовать. А разговор о том, что наш зритель так устал, так тяжело работал, что в театре он должен отдыхать, - уже надоел. От чего он устал? Если он так трудно живёт, то давайте вместе поразмышляем - почему?
- Можно ли с умной пьесой сделать кассу?
- Можно. Так же, как и с достаточно легковесной. Просто нужно ставить правильные художественные задачи. Та же «Ханума» Рацера и Константинова в эпоху строек коммунизма тотально оплодотворила все театры. Но Георгий Товстоногов ставит «Хануму» так, что его спектакль до сих пор остается в списке театральных легенд! Потому что это театр живых людей, артистов-виртуозов. И рядом Георгий Александрович делает «Историю лошади» - спектакль других смыслов, сложности, внутренних мотиваций.
- А как же современный постулат: идти за зрителем, за его потребностями?
- Нужно идти за своим театром, который у тебя внутри должен быть. Иди и не позволяй сбить себя с этого пути. Не трусь. Будь честен и все!
За глухим забором
- Вероятно, в небольшом театре экспериментировать намного легче?
- Все зависит от вектора задач. Считаю, отсутствие эксперимента - кончина театра, он останавливается в развитии. Время сегодня настолько уплотнилось, настолько сложные вызовы нам делает и требует быстрой реакции, что нужно это понимать. Слово «эксперимент» слишком многозначительно, надо просто делать то, что еще вчера не делали, решать те задачи, которые вчера не решали.
- И ради этого вы не боитесь приглашать молодых режиссеров?
- Доверяю и не боюсь конкуренции. Я увлекаюсь талантливыми людьми, ибо талант – единственная непреходящая ценность в искусстве.
- Трудно уберечь себя, свой театр от провинциальности?
- Для меня провинциальность – понятие не географическое. Все определяется тем, как ты себя ощущаешь, что читаешь, что чувствуешь, стремишься ли понять, что происходит вокруг, позволяешь ли окружить себя глухим забором.
Досье
Виктория Николаевна МЕЩАНИНОВА родилась в Челябинске, окончила в Ленинградский институт культуры, аспирантуру-стажировку при Ленинградском институте театра, музыки и кино (режиссерский курс Георгия Товстоногов и Аркадия Кацмана). Работала режиссером в Челябинском театре драмы и ТЮЗе. С 1991 года — главный режиссер Челябинского камерного театра. Стояла у истоков фестиваля «Камерата», который сегодня известен в России и за ее пределами.
Интервью провела Ирина Вершинина
Челябинские подростки смогут попасть в школу Олега Табакова 
Театр - это волшебство.Ради популяризации оперным певцам простительно и шоу 
Захар Прилепин проведет творческую встречу с жителями Магнитогорска 
Актриса Елена Папанова:«Я не люблю играть положительные роли» 
Челябинский театр оперы и балета получил гран-при фестиваля «Сцена»