Доктор культурологии, профессор кафедры философии и культурологии ЧГИК Мария Шуб не согласна с тем, что Челябинск – это индустриальный город и в нем живут люди суровые, которые искусством не интересуются. Она рассказала, как родилась идея поместить картины Шишкина и Айвазовского на одежду, почему сложно снимать фильмы о будущем и что ждет цифровое искусство.
Патриотизм глубинки
Наталья Зверева, АиФ-Челябинск: В прошлом году вы создали проект «Носители прекрасного». Расскажите, в чем его суть?
Мария Шуб: Название буквально передает идею. В рамках проекта мы отшиваем одежду (свитшоты, худи, футболки, платья и шоперы) с фотопринтами картин известных художников, которые хранятся в Челябинском государственном музее изобразительных искусств. Они являются культурным достоянием нашего города и региона. Это Иван Шишкин, Василий Поленов, Николай Кузнецов, Кнарик Оганесян, Иван Айвазовский. Далеко не все знают, что в нашем городе, в нашем музее хранятся не копии, а оригиналы их картин! Проект «Носители прекрасного» - наша арт-коллаборация с музеем, в мае мы подписали договор о сотрудничестве сроком на два года. Сам бренд одежды я назвала «Маат». Это не аббревиатура, как полагают некоторые, а имя древнеегипетской богини справедливости, гармонии и порядка. Пока художников пять, в этом году я планирую выкупить право на использование фотопринтов других авторов.
- Можно считать это вашим личным вкладом в работу над культурным имиджем Челябинской области?
- Важнее думать даже не о каком-то внешнем имидже, а о внутреннем. О том, чтобы развернуть самих южноуральцев к позитивным сторонам жизни на Южном Урале. Сложно сказать, что для этого нужно сделать, у меня нет готовой программы с пунктами. К сожалению, многие челябинцы к своему городу относятся либо со скепсисом, либо с негативом. Отсутствует эмоциональная связь со своей малой родиной. Эту тенденцию показывают опросы, в том числе проведённые мною и моими коллегами. Мы изучали локальную идентичность жителей индустриально-провинциальных городов Южного Урала. Выяснили, что чем крупнее город, тем выше градус отчужденности жителей. Взять, к примеру, Карабаш, город с непростой историей, а ведь уровень локального патриотизма там довольно высок! То же самое в Сатке, Магнитогорске. Чем дальше в глубинку, тем выше патриотизм и привязанность к своему городу. Есть какая-то теплота. Очень неравнодушные жители в Озерске, они хотят и стараются сделать жизнь в городе лучше.
- Как считаете, почему мы говорим только о прошлом? Наши фильмы, картины - всё обращено к прошлому и почти ничего к будущему…
- С одной стороны, здорово, что у нас такое бережное, трепетное отношение к прошлому. Это часть современной национальной идеи – формировать чувство патриотизма у населения на основе чувства гордости за наше великое прошлое. Но мне бы хотелось, чтобы не было такого перекоса в сторону прошлого. Мне кажется, что сложно снять фильмы про будущее, если нет четкого представления о том, каким оно будет, каким его хотят видеть. Поэтому главным и масштабным источником художественного вдохновения остается понятное, предсказуемое, формируемое прошлое и его герои, действительно великие и выдающиеся люди. Но люди прошлого.
- В сложные времена люди ищут опору в чем-то вечном. В чем ищете опору вы лично?
- В общении с близкими, друзьями, единомышленниками. В самообразовании, в своей работе, в чтении лекций, в желании сделать своих слушателей чуть более просвещенными. У меня есть свой арт-лекториум, уже восемь лет я читаю лекции по истории искусства, по истории культуры всем желающим.
Диверсия против искусства?
- Какое вам искусство ближе? Экспериментальное или традиционное?
- Сегодня довольно сложно сказать, что традиционное, а что экспериментальное. В наши дни искусство Пита Мондриана или Джексона Поллока стало классикой, но когда-то это был абсолютный взрыв. Их работы не то что не считались экспериментальным искусством, они вообще не относились к искусству. Наверное, мне ближе традиционное искусство, хотя радикально-современное тоже интересно как явление, но, скорее, уже на познавательном уровне, а не на уровне катарсиса, получения эстетического удовольствия и т.д.
- Сегодня всё большую популярность набирает цифровое искусство. В Миассе живет парень, который создаёт картины на компьютере и получает за них десятки тысяч рублей.
- Неважно, при помощи каких инструментов создаётся произведение искусства. Знаменитый американский художник Дэвид Хокни последние годы своей жизни тоже создавал картины на планшете, но они не были менее художественно значимы, чем его работы маслом. Действительно, сейчас такой переходный момент, когда цифровое искусство активно развивается. Нам это ещё кажется странным и отчуждающим художника от результата его творчества, но это всё условно. Когда-то скульпторы работали исключительно долотом и стамеской, а затем стали постепенно использовать приборы, работающие от электричества. Но сегодня и тех, и других мы оцениваем как безусловно талантливых. Поэтому мне кажется, что пройдёт 20-30 лет и вопрос о том, является ли цифровое искусство искусством, уже не будет стоять так остро. Это искусство, просто используются другие технологии. Мы к ним привыкнем.
- Говорят, сегодня царит вседозволенность… Вы замечаете это? Видите, что произведениями культуры и искусства становятся бессмысленные предметы и явления?
- Любой предмет может стать арт-объектом, это история длиной в сто с лишним лет. В 10-е годы прошлого века в музейную среду пришли произведения француза Марселя Дюшана из писсуара и велосипедного колеса. Тогда у общества это вызвало шок, стало диверсией против классического искусства. Но ничто не лишено права на существование. Искусство – это ведь взгляд художника на мир, способ передать его восприятие действительности, а художники разные. Вызовы и революции в искусстве были всегда, менялись только формы. Это естественный художественный процесс. Время все расставит на свои места.
Кровавые рисунки помогают? Создатель выставки «ШизАрт» - о силе искусства