Его труды читаются как увлекательные романы, герои которых - не вожди, вершащие историю, а простые люди, чьи судьбы, наоборот, «лепятся» историей. В отдельных случаях это вообще сам автор и его близкие.
С Игорем Владимировичем мы беседуем о том, как разобраться со своим прошлым, бывают ли объективные историки, почему нужно быть внимательнее к слухам и как правильно рассматривать фотографии.
Учёный в оппозиции
- Вам принадлежит термин «культурная история». Что он подразумевает?
- Это словосочетание придумал не я. Это довольно неуклюжий аналог понятия, существующего во всех научных языках мира. На русском его нечасто можно встретить. История культуры - другое дело. Она существовала и в XIX веке. Предметом исследований были различные произведения искусства, музыка, архитектура и т. д. Во второй половине XX века, точнее годов с 80-х, под воздействием этнологии и антропологии культура стала пониматься несколько иначе - как совокупность необходимых любому человеку знаний и смыслов, которые вообще позволяют ему мыслить и как-то ориентироваться в пространстве. Так возникла «культурная история».
Что это в себя включает. В первую очередь интерес к человеческому сознанию, восприятию, поведению. При этом подразумевается, что и сам историк не может отделить себя от текста, что он неизбежно субъективен. На этом основании утверждается, что правда не одна. История, в зависимости от изложения, может отражать правды разных людей.
У нас нет прошлого, мы имеем только его следы. На основе этих осколков учёный реконструирует прошлое, предлагает своё видение его. Это одновременно повышает и статус историка, и его ответственность.
- Ваша последняя по времени большая работа «Фотокарточка на память» имеет довольно причудливый подзаголовок «Автобио-историо-графический роман». Что это - попытка раздвинуть рамки науки или выйти за её пределы?
- Когда я приступал к работе над книгой, то думал, что отдыхаю от науки, ухожу от связанных с ней ритуалов, трудного языка, нагромождений сносок и ссылок. Думал, что это личный, уникальный опыт. Сейчас я убеждён, что это всё-таки наука. Но - особого рода, наука в оппозиции.
Есть такой афоризм: всякая претензия на оригинальность - результат невнимательного чтения. Вот и я в конце концов выяснил, что существует целая тенденция в современной науке - прямое обращение к читателю. Учёные рассказывают не только, что они делают, но и как, с каким трудностями сталкиваются и т. д.
Что касается биографической канвы (как история влияет на человека), то у французов это получило название «прагматический поворот». Исследователь берёт некую человеческую судьбу и прослеживает её, делая вид, что у него нет готовой гипотезы. Это подход к историческому материалу как к материи неизвестной. Не выход за пределы науки, а изменение оптики. Ты уже смотришь на происходящее не с высоты птичьего полёта, наблюдаешь не битвы армий и возделанные поля, а приближаешься к предмету на опасное расстояние. Это позволяет сопереживать событиям, соприкоснуться с ними.
Зачем собачка?
- Обращает на себя внимание ваша любовь к картинкам. Не только в «Фотокарточке». До нее тоже была книга, основанная на фотодокументах, - «Очевидная история».
- С фотодокументами неизбежно приходится иметь дело, если занимаешься историей повседневности, «маленьких людей», которые не прославили себя великими подвигами или преступлениями, но подспудно формировали портрет времени. Порой из всех записей от них остаются только даты рождения и смерти, а между ними - прочерк. Как достучаться до этих судеб? Один из путей - самому писать тексты на основе интервью. Но если расспросить уже некого, то остаются только картинки.
- Но ведь их можно интерпретировать как тебе вздумается.
- В этом и заключается основная претензия к методу. Поэтому существует несколько правил, которые позволяют допускать меньше ошибок. Первое: картинки могут показать то, что для современников и так было понятно, и поэтому об этом не осталось письменных свидетельств. Например, на женских портретах XVIII в. рядом с моделью можно часто видеть маленькую собачку. Никаких пояснений на этот счет нет. Одна из версий - что в то время, в век куртуазной любви и бурных романов, дамы держали их в качестве охранной сигнализации, которая предупреждала их о приближении мужа.
Второй момент: нужно исходить из того, что картинка может вовсе не отображать действительность, а быть взглядом художника или заказчика. И эти искажения могут быть красноречивы сами по себе. Например, одежда ребенка, в которой он снимался, не обязательно та, в которой он каждый день ходит. Она может отражать представления его родителей об идеальном ребенке, их страхи, надежды по поводу него.
- Говоря о своем романе, вы как-то сказали, что эта работа позволила вам переосмыслить свою жизнь и, так сказать, заново ее собрать. Такая потребность возникает у всех, но не у каждого есть научный или литературный талант на такой случай. Что вы посоветуете? Как им написать свою историю?
- Во второй половине жизни, когда появляются недвусмысленные признаки старения, через это проходят все люди. Каждый задается вопросом о бренности жизни и вынужден решать проблему пошатнувшейся идентичности. И прибегает к любым подручным средствам. Это могут быть рассказы о своей жизни внукам, приведение в порядок своих записей и сортировка залежей с фотографиями. Сейчас уже редко такое можно встретить, но некоторые ведут переписку. На самом деле способов видимо-невидимо. Можно ходить в парк и просто беседовать, сидя на скамейке, и через это получать облегчение.
Чёрт в банке
- Как вы считаете, «прагматический поворот» вашей научной биографии как-то связан с тем, что вы выросли в артистической семье. Ведь ваш отец артист балета, а мама - театральный педагог.
- Думаю, что да. Мне сильно повезло, что я много времени проводил в театре. Было много сильных эмоций. Театр в какой-то степени заточил моё внимание к мелочам. Ведь там они очень много значат. Это помогло применить иную оптику в научной работе.
- В вашем центре однажды появилась довольно интересная работа, посвящённая слухам в период становления Советской власти. В чём их ценность?
- «Нормальные» историки никогда не обращались к слухам, хотя это важный индикатор процессов, происходящих в обществе, признак недоверия к официальным источникам информации. Я бы с удовольствием написал большую работу, посвящённую слухам, но эта информация закрыта. Их сбором и систематизацией занимался НКВД, архивы засекречены. Там-то знали: где слух, там жди неприятностей.
Собирать все эти факты заново - очень тяжёлая работа.
Между тем происходили любопытные вещи: почему-то во время Гражданской войны, в 17-18 гг., сразу в нескольких губерниях появился слух, что большевики поймали чёрта, заспиртовали его и выставили в музее. Масса народу искала, где можно посмотреть на него. Откуда это? Есть такая догадка: согласно народным сказкам, чёрта можно было победить только одним способом - заключив с ним союз. То есть считалось, что красные заключили сделку с чёртом.
- О чём может говорить слух, будто глава государства отправил жену в монастырь?
- Тут возникают ассоциации с Иваном Грозным, который так делал. За этим может скрываться тоска по сильной руке. Или, наоборот, ироническое отношение к вождю - мол, в семье разобраться не может, а ещё страной лезет управлять.
- А если судачат, что губернатора на повышение в Москву заберут?
- Жди неприятностей. Значит, его место займёт какой-нибудь проходимец. Вот если б главу региона на Соловки ссылали, то можно было бы надеяться на перемены к лучшему.
Золото у нас везде. Вдоль реки Миасс можно найти и древний вулкан, и Яшмовый пояс 
Марина Экерт. Святой Валентин … «чьих» будешь? 
Нас зовут предки. Южноуральцы все больше интересуются генеалогией своих семей 
Историк Игорь Нарский: «В 1990-х годах людей лишили светлого будущего» 
Обаме надо поставить памятник. О русте и тайнах красных командиров