Для нас, современных жителей России, 22 июня 1941 года - это в некотором смысле уже историческая дата, памятник великой трагедии. Но для тех, кто оказался в тот день в самом пекле начала войны, не памятник это вовсе, а до сих пор не зажившая рана.
85-летняя челябинка Евгения Яковлевна Макарова об июне 41-го и последующих событиях вспоминать не любит. Слишком больно. Вот и сейчас, лишь впустив нас на порог своей небольшой квартиры и узнав тему разговора, прослезилась.
- Не могу... Сколько времени уже прошло, а всё равно не могу вспоминать об этом без боли в сердце. Вот так и живу с этим грузом: и забыть не могу, и вспоминать не могу.
Тревоги не было, были бомбы
В город Луцк Волынской области, что на Западной Украине, 17-летняя Женя Макарова попала, можно сказать, по случайности. Жила себе в небольшой деревеньке под Саратовом, да захотелось образование получить. Поехать его получать в Луцк надоумила бывшая односельчанка. Сара была постарше и уже к началу 1940 года успела выскочить замуж за военного летчика, родить ему ребенка да отправиться вслед за супругом в гарнизон на западную границу страны.
- Ну что ты будешь здесь сидеть впроголодь? - говорила она Жене. - В Луцке в институт без всяких проблем поступишь, там и учиться, и жить тебе будет попроще.
- Вот так я там и стала учиться, - вспоминает Евгения Яковлевна. - Но года не прошло, как началась война. От Луцка до границы было, по сути, рукой подать, поэтому он был в числе первых городов, которые приняли на себя самые первые удары. Мы уже в первый день в четыре часа утра выскакивали из домов... И взрослые, и дети, все в нижнем белье... И никакой тревоги не было, предупреждений. Сразу бомбы полетели. Разрушили центр города, железнодорожный вокзал, водокачку... А через три дня в город вошли немцы.
- Евгения Яковлевна, советские войска оказывали организованное сопротивление?
- Не было никакой организации. Во время немецких бомбардировок наша авиация себя никак не проявила. Многих летчиков в тот день отпустили в отпуск, потом люди откровенно говорили, что это было вредительство. Говорили также, что баки наших самолетов оказались заправлены не горючим, а водой. Правда ли это или нет, не скажу, но немцы летали на такой маленькой высоте, что их улыбки видно было. Ничего не боялись.
Первые дни после бомбежек в городе очень много было трупов и красноармейцев, и простых горожан, их даже не подбирали. Военные уходили кто как. Многие не сумели забрать свои семьи. К одной моей знакомой, которая была замужем за военным, пришла машина, чтобы забрать их семью. Она побежала к магазину, чтобы ребенку что-нибудь в дорогу купить, но тут дали команду, и машина уехала с ребенком без матери. Так она и осталась одна - без мужа и без ребенка.
- Есть свидетельства, что немцев на Западной Украине некоторые встречали цветами. Было такое?
- Я не видела ничего подобного и не слышала. Но наших людей от рук националистов погибло там немало. Идешь до войны по городу - опять похороны, опять похороны... Убивали работников милиции, тех, кто занимал какие-то посты при советской власти. Вырезали целые семьи.
Среди местного населения и до войны были люди, недовольные приходом советской власти. Часто приходилось слышать: "Совет, вот идет совет". Это значит, идет человек, приехавший из Советского Союза. Они нас узнавали издалека по нашим худым туфлям, нашим бедным костюмам, по нашим взглядам...
В том, что нас, советских, не любили, была вина нашей власти. Она ведь их в колхоз заставляла вступать, а там люди привыкли, что у каждого есть свой участок, есть свой дом, свой скотный двор, свое пастбище. Люди там привыкли жить немножко свободнее. А наши из-под их ног почву попытались выбить. Естественно, нашлись те, кто по случаю захотел отомстить. Но сведения о том, что местные сильно радовались приходу немцев, преувеличены. Немцев местные тоже пулями угощали, хорошо угощали. Правда, чуть позже.
В неизвестность
Женя Макарова себя к смельчакам не причисляла никогда. Скорее, наоборот, считала, что чересчур покорна. После того как оказалась в оккупации, устроилась на кухню в какую-то небольшую фирму. Работала тихонько, не высовываясь, буквально за кусок хлеба, а жила под одной крышей с одной старой семейной парой - Макаром Гавриловичем и его женой Верой Герасимовной. Пустили ее на постой бесплатно, ведь переносить тяготы в одиночестве тяжело, а с ней, молодой девчонкой, и проще, и веселее будет, думали старики. Но, оказалось, быть молодым во время оккупации - значит постоянно подвергать свою жизнь смертельной опасности.
- Через некоторое время после начала войны немцы начали отправлять в Германию работоспособное население, в основном здоровую молодежь, - говорит Евгения Яковлевна. - Делали они так: в воскресные дни местные жители по традиции отдыхали - гуляли по городу, обязательно шли в церковь и театр. И немцы начали подстерегать молодежь возле театров, парков, кино. На выходе просто стояли и отбирали: "Вы идите, а вы зайдите сюда, вы - идите, вы - зайдите". Позже, когда люди перестали ходить по театрам, немцы стали людей по местам работы собирать. Однажды и мне сказали: "Вам нужно зайти в контору".
В одном из кабинетов, куда завели Женю, набралось семь человек - шесть девушек и один мужчина. Никто ничего не объяснял. Потом подогнали прямо к дверям грузовую машину, открыли борт...
- Евгения Яковлевна, куда вас отправили?
- Вначале на окраину Луцка. Раньше там было еврейское гетто. Но евреев к этому времени фашисты почти всех уже выбили. Сначала выбрали из них специалистов, какие могут еще пригодиться в хозяйстве. А остальных, как скот, вырезали. Это было ужасно. Мне приходилось это видеть... Однажды бежала на работу, смотрю лишь под ноги, и вдруг - передо мной лежит человек, голова полностью разбита, да и не голова это уже, а окровавленное месиво. Я вздрогнула, сразу сделала шаг в сторону, обошла по тротуару. И тут увидела, что недалеко от убитого полицай ходит и чего-то высматривает. Потом поняла, что по другой улице ведут группу евреев, а полицай следит, чтобы они не увидели раньше времени, что произошло с предыдущей командой.
Когда я в этом гетто оказалась, не плакала и не ждала никого. Знала: это конец, он будет или рано, или поздно, но это уже конец. Странно, но меня такое знание тогда не огорчало нисколько. Единственное, о чем я думала, так это о моих родителях.
А потом в жизни молодой русской девчонки был унижающий медосмотр, разделение на тех, кто может стать рабом великой Германии, а кому по здоровью не положено, была погрузка в тесные товарные вагоны, в которые под дулами автоматов набивали по полсотни человек.
- Нас как преступников охраняли. Нет, скорее мы уже были не преступниками, а товаром, их товаром, немецким. И они считали, что этот товар нужно довезти до Германии в целости и сохранности.
- Как вам удалось бежать при такой-то охране?
- Мне это до сих пор трудно объяснить. Как только нас стали сажать в вагоны, я припомнила, что как-то еще на воле случайно от незнакомых людей слышала разговор, что с такого вот этапного поезда можно сбежать. Дескать, на такой-то час пути поезд притормаживает на повороте, и появляется возможность спрыгнуть. Вспомнив этот разговор, я со своей котомкой, которую сумели передать мне в гетто мои старики-хозяева, тут же присела прямо к двери вагона. Ехали целую ночь. Под утро, чувствую, ход замедлился. Я напряглась вся и не знаю, что делать. А думать-то уже некогда, поезд потихоньку начал ускоряться. Но я не считала себя способной на поступок.
- То есть решение о прыжке было мгновенным?
- Я думала о прыжке, но не считала себя способной на него. Поэтому можно сказать, что решение было мгновенное. Из разговора незнакомцев знала, что прыгать нужно обязательно по ходу поезда, вот по этому ходу я и ринулась. Упала, только коснувшись земли, тут же встала, но инерция заставила сразу рухнуть как подкошенной. И в это же время раздается хлопок. Может быть, это выстрел был, и полицай, который нас охранял, вероятно, посчитал, что попал в меня. А я видела, что лес недалеко, поезд уходит, и у меня от сердца отлегло: я не в Германии.
Не погибнуть от своих
Несколько суток девушка пешком добиралась до Луцка. Люди, которых она встречала на своем пути, лишних вопросов не задавали, будто понимали, кто она и откуда. И в помощи никто не отказывал - кто накормит, кто дорогу укажет, кто расскажет, как к себе внимания не привлекать. После на свой страх и риск ее прятали в своем доме старики, с которыми она жила до отправки в Германию. Через некоторое время Женю Макарову под свою защиту взяла одна русская женщина, которая вышла замуж за немца. Именно она помогла ей сделать новые документы, устроила на работу и опекала молодую девушку вплоть до прихода советских войск. Что двигало той женщиной? Может быть, совесть.
После войны Евгения Яковлевна вернулась на свою родину, окончила институт и по распределению была отправлена в южноуральский Карабаш. Выйдя замуж, переехала в Челябинск и вплоть до пенсии преподавала в школе N91.
Уже уходя, мы спросили у Евгении Яковлевны: "Почему вы всё-таки тогда решились бежать с поезда?"
- Знаете, чего я больше всего боялась? Я считала, что самое страшное - в Германии погибнуть под нашими советскими бомбами. Мы же все были уверены, что рано или поздно наши будут бомбить Германию и победят.