Одна из самых страшных техногенных катастроф ХХ века произошла в солнечный сентябрьский день. В тот выходной многие жители города Челябинска-40 находились на стадионе «Химик», где шёл футбольный матч между двумя ведущими командами города.
Казалось, ничто не предвещало трагедии. Напряжение первых лет работы комбината осталось позади, каких-либо крупных происшествий не было, на комбинате была обстановка спокойствия и уверенности.
Атомный взрыв на комбинате
«Сначала мало кто из жителей закрытого городка обратил внимание на этот взрыв. Как вспоминает ветеран «Маяка» П.И. Трякин, «все решили, что это либо гром, либо строители работают - ведь в то время они часто проводили взрывы в городе, на карьере и промплощадке. Поэтому в городе никакой тревоги не было», – рассказывается в книге «Несекретная история: Озёрск» известного челябинского писателя и краеведа Вячеслава Лютова.
Красивое имя Озёрск – более позднее название закрытого города, а тогда, в конце 1950-х годов, он назывался Челябинск-40, в народе – «сороковка».
«В начале 2000-х годов мы с моим соавтором Олегом Вепревым работали над книгой «Государственная безопасность: три века на Южном Урале», – говорит Вячеслав Лютов. – Одна из глав этой книги, в частности, была посвящена событиям на «Маяке». Мы встречались со следователем Борисом Колесниковым, который был непосредственным участником тех событий, видел всё собственными глазами, разговаривал с другими свидетелями аварии. Что-то вошло в ту книгу, что-то не вошло. Потом добавились другие впечатления, другие свидетельства».
Но вернемся непосредственно к событиям на «Маяке». Буквально за два месяца до аварии министерство среднего машиностроения возглавил Ефим Славский – он получил известие о взрыве первым. Доклад с комбината был весьма путаным. Директор комбината М.А. Демьянович, после аварии снятый с должности «за ослабление производственной дисциплины», в тот день был в Москве в командировке и знал о происшедшем не больше Славского.
В министерстве на экстренном совещании возникла определенная паника: как докладывать об этом Н.С. Хрущеву? Многим тогда запомнилось растерянное недоумение Славского: «Атомный взрыв на комбинате? Как это могло произойти? Какие последствия?»
Началась война?
В воскресенье, 29 сентября 1957 года, в 16 часов 30 минут на промплощадке ПО «Маяк» прогремел взрыв. Во время аварии никто из обслуживающего персонала не погиб – по случайному стечению обстоятельств. Рассказывали, что почувствовали, как земля задрожала под ногами, а затем увидели, как взрывом подбросило вверх «крышку банки» – плиту весом 160 тонн. В радиусе 2-3 километров из окон вылетели стекла...
Чтобы понять, что именно произошло, надо вспомнить, как на «Маяке» решали проблему отходов радиохимического производства. Тогда перед учеными стояла конкретная задача: есть радиоактивные жидкие смеси нитратных солей, которые нужно законсервировать. Решили «закатать» их в банки.
Эти «банки вечного хранения», как их называли, представляли собой огромную бетонную емкость с толщиной стенок до 1,5 метра, в которую помещалась «кастрюля» из нержавеющей стали объемом 250 кубометров. К «банке» подводились системы охлаждения и вентиляции, закрывала её огромная бетонная крышка весом в 160 тонн.
Но внешнее наблюдение не могло предотвратить процессов внутри «банки». На объекте несколько раз в день специальная бригада проводила радиометрический контроль: фон на площадке не повышался. И в день взрыва ничего необычного не заметили. Правда, стенки у одной из банок были теплыми.
Что происходило внутри? В одной из банок отказало охлаждение, началось «усыхание» раствора. Выпадал осадок, в нем медленно поднималась температура. Осадок становился плотнее, уровень жидкости понижался. На дне банки образовалась взрывная смесь, по сути, порох. Достаточно было искры, чтобы произошел взрыв.
Рассказывают: как только ударной волной выбило стёкла казармы и сорвало металлические ворота, солдаты выбежали на улицу, некоторые побежали за оружием. Часовой, который стоял у въездных ворот, прыгнул в канализационный колодец. Когда его окрикнул один из офицеров, он вылез из колодца и спросил: «Товарищ лейтенант, началась война?»
«Северное сияние»
Почти все свидетели взрыва запомнили, что в небо поднялся столб дыма и пыли высотой до километра, который мерцал оранжево-красным светом. Облака пара светились, точно это было северное сияние.
Ночью вблизи от места взрыва тоже было необычно и жутко. Следователь КГБ Борис Колесников, осматривавший место аварии, рассказывал: «Подобное забыть невозможно. В хранилище мы залезли вечером, в защитных костюмах, конечно. До сих пор помню: вся земля сияла лунным светом, а мы бежали по черным пятнам, как по кочкам на болоте... Потом нас отмывали специальным раствором, который сдирал начисто эпидермис - верхний слой кожи».
Во взорвавшейся емкости находилось 20 млн кюри активности - при взрыве 18 миллионов остались на промплощадке, а около 2 млн кюри активности были подняты в воздух. Осознание масштабов трагедии, случившейся на Южном Урале, произойдет намного позднее.
Поднявшиеся вверх после взрыва смертоносные миллионы кюри активности стали началом большой трагедии для жителей близлежащих сел. Радиоактивное облако медленно смещалось на северо-восток, поражая новые и новые квадратные километры.
Сегодня эта территория обозначена как «Восточно-Уральский радиоактивный след», а земли в непосредственной близости от «Маяка» получили статус санитарно-защитной зоны с особым режимом: здесь запрещается пахать и сеять, рубить лес, косить сено, пасти скот, охотиться, ловить рыбу, собирать грибы и ягоды.
«Грязные» деревни
Переселение людей из опасной зоны началось практически сразу после взрыва. Список населенных пунктов, подлежащих выселению, ширился по мере того, как более точно определялись границы следа. Для местного населения это было полной неожиданностью и шоком. Никто из выселяемых не знал истинных причин происходящего. Закрытой была информация и о том, куда именно переселялись жители «грязных» деревень.
В списке на ликвидацию оказались и большие села, и маленькие деревушки; исчезали с карты Русская Караболка, Салтыково, Юго-Коново, Брюханово, Бердяниш, Боевка, Гусево, Галакиево, Кривошеино, Кирпичики, Клюкино, Тыгиш, Фадино, Четыркино, Трошкино…
Замеры в загрязненных деревнях проводили специальные команды, в которых были дозиметристы, сотрудники КГБ, солдаты. Один из участников С.Ф. Осотин вспоминал: «Когда мы приехали в село Бердяниш, люди жили нормальной жизнью. Ребятишки бегали по селу, веселились. Мы подходили к ним с прибором: «Я прибором могу точно определить, кто из вас больше каши съел». Ребята с удовольствием подставляли животы. «Поле» от живота каждого ребенка равнялось 40-50 мкР/сек». Добавим, что естественный гамма-фон составляет 10-20 мкР/час.
Секретность – 100%
С сентября 1957 года в Челябинске-40 установилась и специфическая городская «привычка»: прежде чем войти в свою квартиру, хозяева снимали обувь и оставляли у порога, чтобы не заносить радиоактивную «грязь». Пример показал министр Е.П. Славский. На КПП его остановил дозиметрист и, замерив сапоги министра, попросил вернуться к обмывочному поддону. Славский молча посмотрел на дозиметриста, медленно снял один сапог, затем второй и, выбросив их на обочину, приказал шоферу: «Поехали!». Потом многие видели в заводоуправлении, как министр шел по лестницам в одних носках.
В самом Челябинске-40 в течение двух осенних месяцев 1957 года также было строжайше запрещено что-либо говорить об аварии; не озвучивались, естественно, и результаты дозиметрического контроля – «во избежание панических настроений».
Все обстоятельства аварии, естественно, были засекречены. Никаких журналистов, газет, «утечек» в прессу. Лишь в июне 1989 года на пресс-конференции в Челябинске первый заместитель министра атомной энергетики Борис Никипелов сделал официальное заявление.
Затем будет обнародован небольшой, в 15 страниц, информационный бюллетень «Об аварии на Южном Урале 29 сентября 1957 года». Он сразу разошелся по иностранной прессе, был направлен в МАГАТЭ в качестве официального отчета и в зарубежные центры изучения проблем ядерной энергии.
«Я оцениваю эту историю, прежде всего, с точки зрения человеческой трагедии, – говорит Вячеслав Лютов. – Множество людей получили сильные дозы облучения, 217 населённых пунктов сравняли с землей. Авария на «Маяке» – это наша уральская Хиросима».
Комментарий
Галина Кибиткина, главный археограф Объединённого государственного архива Челябинской области:
– Процесс рассекречивания документов ЗАТО – закрытых административно-территориальных образований – начался в 1996 году. В нашей области – это города Озёрск, Снежинск, Трёхгорный. Мы работали в основном с документами партархива – это документы горкомов, райкомов, первичных партийных организаций. Документы Озёрского горкома в период аварии посвящены сохранению режима секретности, вопросам ликвидации последствий, восстановления разрушенного, выплаты компенсаций переселенцам.
По этим документам можно судить, что в тот момент и обычные жители, и руководители еще не осознавали весь масштаб и ужас произошедшего. Они тогда не представляли, какие последствия наступят для окружающей среды, какие страшные заболевания будут развиваться у людей, подвергшихся облучению.
Справка
Химкомбинат «Маяк» (первое название – комбинат № 817) – первое в СССР предприятие по созданию плутониевой «начинки» для атомной бомбы, одно из ключевых предприятий в рамках советского «атомного проекта».
В результате аварии на комбинате в 1957 году тысячи людей были вынуждены покинуть места своего проживания, многие остались жить на загрязнённой территории. Для ликвидации последствий аварии привлекались сотни тысяч военнослужащих и гражданских лиц, получивших значительные дозы облучения. По международной шкале ядерных событий (INES) авария на ПО «Маяк» оценена в 6 баллов из 7 возможных.
Общая протяжённость ВУРСа составляла примерно 300 км в длину при ширине 5-10 километров. На этой площади почти в 20 тысяч кв. км проживало около 270 тыс. человек, из них около 10 тысяч оказались на территории с плотностью радиоактивного загрязнения свыше 2 кюри на квадратный километр. Официальное количество так или иначе пострадавших от облучения в результате катастрофы – около 90 тысяч человек.
Единовременные выплаты получат пострадавшие от аварии на ПО «Маяк» 
В поисках энергии звезд. Почему Курчатов мечтал о ядерном разоружении 
«В Чернобыле забыли заповеди Курчатова». Челябинский историк о цене тайны