Смеяться, чтобы жить. Как работают больничные клоуны

Эту яркую женщину с запоминающейся внешностью и взрывным темпераментом знал почти каждый маленький южноуралец. Наталья Широкова вела передачу «Марусины сказки» на региональном канале, ее любили не меньше, чем Хрюшу и Степашку. Но ей наскучило «сидеть в телевизоре» — Наталья стала первым в регионе больничным клоуном и собрала вокруг себя свыше двадцати единомышленников. Она рассказала chel.aif.ru, как артисты находят подход к маленьким пациентам и что дает силы волонтерам.

В пандемию выступали под окнами

Олеся Горюк, chel.aif.ru: Наталья, я вас впервые увидела в начале нулевых как актрису студии «М», которая только-только отпочковалась от легендарного театра «Манекен». Казалось бы, закономерный путь: из студии во взрослый театр. Но у вас судьба сложилась совершенно иначе.

Наталья Широкова: Я и во взрослом «Манекене» успела поработать — бутафором, потому что у меня за плечами семь лет художественной школы вместо положенных пяти. Актрисой в «Манекен» я устроиться не могла, потому что у меня не было за плечами профессионального актерского образования. И потом, мне нравились спектакли именно студии. В них была невероятная творческая энергия. Со спектаклем «Клиника» мы объездили всевозможные фестивали, побывали даже на гастролях в Швеции. Именно после этих гастролей меня пригласили на телевидение — сначала как гостью, потом и как ведущую утренних эфиров, а потом в авторский проект «Марусины сказки».

— После такого головокружительного успеха вы могли поступить в какой-нибудь московский вуз.

— Многие студийцы так и сделали. Например, Кирилл Вытоптов, который у нас ставил больше всех этюдов, был буквально болен театром. Он влился в мастерскую Петра Фоменко. Алексей Жеребцов играет сейчас в Ленкоме. И я рвалась в Москву, на курс к Марку Захарову. А мама мне говорит: «Наташа, проучилась в вузе четыре года — хватит. Нам еще брата твоего поднимать». Это был самый конец 90-х, когда все еще сидели на капусте и картошке, не зная, что совсем скоро жить станет легче. Мне сначала весточки от поступивших ребят приходили: «У Захарова как раз не было твоего типажа». А потом, спустя несколько лет: «Ну и хорошо, что не поступила. В столице твою природу сломали бы».

Я думала, ничто в моей жизни не переплюнет театр. Но «Искорка» (благотворительное общественное движение помощи онкобольным детям — прим. ред.) заслонила собой все. Сейчас у меня и инклюзивная театральная студия, и проект «Больничные клоуны». А в студии пускай рулит молодежь.

— Как «Искорка» пришла в вашу жизнь?

— Евгения Викторовна Майорова, ныне уполномоченный по правам ребенка в Челябинской области, а на тот момент руководитель «Искорки», пригласила меня туда организатором мероприятий. У нее есть удивительная черта характера: чувствовать, что может увлечь сотрудников, и постоянно предлагать им обретать новые навыки. И вот она однажды ко мне подходит и говорит: «Наташа, есть такие больничные клоуны. Это же прямо ваше! Поезжайте в Москву и поучитесь». Я поняла, что актерские способности у меня к этому есть, поехала и прошла обучение. Первым известным клоуном был доктор Адамс, о котором в 1998 году сняли фильм. Идея больничных клоунов разошлась по всему миру, дойдя до Москвы и Санкт-Петербурга.

Моя «стажировка» после обучения проходила очень необычно — в саду имени Баумана. Там проходил фестиваль «Рыжий» — для всех детей с ограниченными возможностями здоровья. Им выдавали «медицинские» наборы и они с диким восторгом «лечили» нас, клоунов. Нашей задачей было валяться на клумбах и орать: «На помощь!». Дети получали за «лечение» бонусы, которые потом можно было обменять на игрушки. Меня бинтовали и «кололи» с утра до позднего вечера. Конечно, было бы здорово сделать такой же фестиваль у нас в Челябинске, мы даже название для него придумали, но пока не выиграли на это грант.

— А помните, как впервые зашли в палату?

— Да, это было в 2015 году. Я еще училась и не планировала приступать к практике. Но моя знакомая, редактор ЮУрГУ-ТВ Ольга Марусеева меня попросила. Речь шла о ее племяннике Лёве, которому в шею по трагической случайности попала срикошетившая пуля. Это сейчас он учится, двигает и руками, и ногами. А тогда всё, что он мог — смотреть. Я внимательно смотрела в его глаза: если закроет, значит, ему не интересно. Но он их не закрыл. 15 минут показались мне бесконечно долгими.

Потом мы с волонтерами пошли в онкологическое отделение ЧОДКБ. Придумали сценарий: двое «пациентов» в палате прячутся, и за ними приходит «врач», ищет их. Ребята реагировали позитивно, и это придало нам силы. Мы поняли, что нужно продолжать. Главврач ЧОДКБ Галина Киреева посмотрела на нас и сказала: «Больничным клоунам я даю зеленый свет. Нам везде такие клоуны нужны — не только в онкологическом отделении». И тут бац — наступает 2020 год, пандемия, карантин. Мы не отчаялись, под окнами больницы выступали. Но клоунские номера с далекого расстояния плохо считываются. Мы искали, кто бы выступил. И квартет под окнами играл, и оркестр Росгвардии.

Зато пандемия стала золотым временем для онлайн-дискуссий и профессионального общения. Я узнала, что есть разные школы больничных клоунов. То, чем занимались мы, больше похоже на цирковую клоунаду. А можно заходить в палату совсем по-другому — как обычные люди. Не обязательно с дежурной улыбкой. Не обязательно в широких клоунских штанах. И начинать разговаривать с ребенком без заранее заготовленного сценария. Мне, как воспитаннице театральной студии, первый подход ближе. Но умом я понимала, что сторонники «психологической» клоунады правы. В итоге мы сейчас взяли лучшее из обеих школ.

Когда смех заменяет наркоз. Почему больничные клоуны работают без грима? Подробнее

Забыла снять красный нос

— Как дети реагируют на больничных клоунов?

— В основном они воспринимают клоуна как друга. Рассказывают нам о лечении, показывают все шрамы от операций. Был случай, когда ребенок отказывался есть, мы его уговаривали, и он соглашался. С подростками интересно общаться: они, как только мы заходим, начинают пристально смотреть в телефон. Типа, пришли какие-то, мы их не слушаем. А на самом деле они начинают слушать, как мы, клоуны, общаемся друг с другом. И это тоже такое взаимодействие, которого вполне достаточно, чтобы посмеяться.

— Были ли моменты, когда хотелось все бросить?

— Стадия «уйти из „Искорки“» у меня была, и я ее прошла благополучно. Одно время у меня стала зашкаливать онконастороженность. Наслушалась историй о том, что на ранней стадии рак гораздо лучше вылечивается, чем на поздних. Стала постоянно ходить к своему участковому терапевту, все у себя проверила. Она спрашивает: «А это-то зачем? Ведь ни малейших признаков онкологии нет». Я отвечаю: «Понимаете, я работаю в „Искорке“». Она мне посоветовала уволиться, чтобы не мучить себя параноидальными страхами. Но со временем они прошли.

— Кто к вам ходит волонтерами?

— У каждого своя история. Одно время у нас работала клоун, психолог, которой было интересно прожить опыт — представить себя дураком. У кого-то есть святая миссия — нести добро детям. Кто-то приходит за признанием. Молодежь, как правило, не задерживается, а вот люди старше 25-ти остаются с нами. У нас есть сотрудник железной дороги, есть промышленный альпинист. Есть педагоги, воспитатели, администратор стоматологии. Каждый по-своему талантлив, каждый тратит неимоверное количество душевных сил. Одна из клоунов забыла снять нос, пока шла с чемоданом до остановки. Она в такой была эйфории от того, что сходила в отделение, ей было так здорово. Шла и думала: почему на меня так люди смотрят? И даже когда поняла, в чем дело, не стала снимать нос, потому что прохожие смотрели на нее не как на ненормальную, а с большим уважением.

— Больничные клоуны помогают ребятам выздоравливать. Но есть среди пациентов и те, кого не удается спасти...

— Бывает всякое. Заходила в палату к мальчишке, когда он казался здоровым и полным сил, а спустя неделю кожа да кости. После общения выхожу из палаты и не выдерживаю, начинаю рыдать. Однажды на неделе трое пациентов ушли. Я пришла к заведующей отделением, говорю: «Не могу больше работать». А она мне отвечает: «Мы нужны тем, кому еще можно помочь». Сейчас в нашей команде со стрессовыми ситуациями работает Юлия Новых — она и клоун, и психолог.

— Но вы не оставляете и те семьи, которые потеряли ребенка?

— Да, у нас в фонде существует программа «Выходные для семей с утратой». В ней два виде мероприятий — «Игры храбрых» (принимают участие родители, братья и сестры умерших ребят) и «День памяти». Многие нам говорят: «Зачем это надо, лишний раз бередить рану». А вот обратная связь от родителей, переживших семейную трагедию, показала, что это необходимо. Как правило, на первых мероприятиях семьи закрыты. Но потом они постепенно раскрываются, начинают общаться, предлагать свои идеи.

— Клоун — это только часть вашей работы?

— Да, основная моя деятельность — фандрайзинг. Нахожу средства на проведение мероприятий. Но в одном фандрайзинге негде развернуться вот этому моему «Эге-гей!». Я его реализую в инклюзивной театральной студии. В ней занимаются и подопечные «Искорки», и другие ребята, имеющие проблемы со здоровьем. Только что мы получили диплом за лучший спектакль на всероссийском фестивале «ТеАрт». Ребят это вдохновило, стали строить планы, как покорить Москву. Я пытаюсь превращать мечты в реальность. Хочется, чтобы студия прочно встала на ноги. И чтобы больничные клоуны стали штатными сотрудниками лечебных учреждений, как это уже произошло во многих городах мира и нашей страны.