Нож для добра и зла. Иконописец – о наследии мастеров и храмах

В строящемся кафедральном соборе Рождества Христова в Челябинске сейчас идут внутренние работы. Здесь расписывают своды в нижнем храме.

Руководит проектом один из самых известных художников-иконописцев России Алексей Вронский. Вырос он в необыкновенной семье. Его отец был борт­механиком во время Великой Отечественной войны, а затем стал кинооператором и участвовал в съемках фильмов «Осенний марафон» и «Братья Карамазовы». Сам художник занялся ико­нописью, когда это совсем не приветствовалось и даже грозило уголовным преследованием.

Из эскадрильи в кино

Корреспондент chel.aif.ru Эльдар Гизатуллин: Как произошло, что вы выбрали именно иконопись? Ведь когда вы учились изобразительному искусству, это направление считалось наследием далёкого прошлого.

Алексей Вронский: Ещё с детства я увлекался живописью Востока – Китая, Японии. Этому виду искусства, как и иконописи, тоже присуща созерцательность, а также очень тонкое видение природы. И до сих пор я всегда с удовольствием рассматриваю эти картины на рисовой бумаге. В детстве я и сам пробовал писать в таком стиле. Правда, рисовой бумаги у меня не было. Но подобные пробы продолжались вплоть до 15 лет.

– Не повлияли ли родители на ваш выбор?

– Родители у меня были верующие, но не воцерковлённые. Как-то я сказал папе: «Пойдём в храм?», а он мне ответил: «Моего храма уже нет». Он жил в Ярославле в детстве. Храм Всех святых, в который его водили, разрушили на его глазах и сожгли всю утварь. На папу это впечатление сильно повлияло. Конечно, он был верующий человек, и он меня сызмальства научил креститься, произносить правильно молитвы.

Отец вообще был необыкновенной личностью. В юности он увлекался авиамодельным спортом. У меня даже сохранилась вырезка из газеты, где говорилось, что модель Сергея Вронского продержалась дольше всех в воздухе. После отец окончил лётное училище и ушёл на фронт. Был бортмехаником сначала на самолётах, которые поступали по ленд-лизу из Америки, а закончил войну в эскадрилье Василия Сталина.

– А как же получилось, что он стал кинооператором? Это ведь совсем разные профессии.

– Уже после войны один генерал, который к папе хорошо относился, посоветовал ему научиться другой профессии. Однажды самолёт из эскадрильи использовали для съёмок фильма. Отец показал кому-то из съёмочной группы свои опыты в фотографии, и ему порекомендовали поступать во ВГИК. Папа в итоге стал оператором и работал с выдающимися режиссёрами. Например, с Иваном Пырь­евым над «Брать­ями Карамазовыми», с Георгием Данелией над «Осенним марафоном».

Когда шли съёмки «Братьев Карамазовых» в Свято-Троицкой лавре, консультантом выступал молодой Савелий Ямщиков, впоследствии известный художник-реставратор. Папа с ним очень подружился – на всю жизнь. Возможно, и на мой выбор это знакомство повлияло.

Канон творчеству не помеха

– К иконописи вас привело какое-то событие в жизни?

– Не совсем так. В то время я был в каком-то тупике. Вроде всё в изобразительном искусстве уже было, великие мастера сказали своё слово. И я понимал, что не могу достичь их уровня. И неожиданно пришла мысль обратиться к иконописи. Прежде иконы я знал лишь по музеям и выставкам. И благодаря Савелию Ямщикову мы знакомились с этим видом искусства, которое произвело на меня громадное впечатление.

Трудность состояла в том, что тогда, в советское время, никто иконописи не учил. Я с трудом находил специалистов, реставраторов, которые пытались копировать старинные иконы. И более того, была статья, грозившая преследованием за изготовление предметов религиозного культа. Жёстко она не применялась, но тем не менее уголовное преследование нависало.

Во что верил Сталин? Историк – о взаимоотношениях власти и церкви в СССР Подробнее

– Иконы ведь надо писать по строгому канону. Есть ли тут место для творчества?

– Действительно, канон есть. Но при этом нет ни одной похожей иконы, особенно среди старых работ. Возможно, это сродни исполнительскому мастерству в музыке, но на самом деле свободы ещё больше. Всё искусство Европы, по сути, на одних и тех же канонах, что вовсе не стесняет свободы для художника.

– Были ли случаи, когда некоторые ваши росписи показались представителям церкви слишком уж новаторскими?

– Мне повезло с людьми, которые меня приглашали на работу. В основном они доверяли мне. Скажу, что среди представителей церкви много очень образованных людей, как, например, владыка Арсений, настоятель Святогорской лавры. Его советы были всегда полезными.

– А что помогает работать в том или ином месте?

– Когда работал в Екатеринбурге над росписью храма на месте расстрела царской семь­и, я специально прослушал аудиоверсию книги Николая Соколова о тех страшных событиях. Ощущения были, конечно, очень сильные, так как ты понимаешь, что находишься в том самом месте.

Как росток через асфальт

– Собор в Челябинске носит название Рождества Христова. Это влияет на тему росписей?

– Тема Рождества будет раскрываться в верхнем храме. Ниже располагается крестильный храм, и здесь отображена вся история Спасения, сюжеты и Ветхого, и Нового заветов.

В любом случае сначала делаются эскизы, затем проект. Но и проект не остаётся вещью, которой надо неуклонно следовать. Влияет ещё и архитектура, которая начинает диктовать свои условия. Всё зависит от храма, который диктует свой стиль.

– У нас иконопись пошла из Византии, но как раз там был период иконоборчества, когда считалось, что образы – пережиток язычества…

– Зло в истории приобретает самые разные формы. Бывает так, что и верующие из лучших побуждений начинают друг с другом конфликтовать. В тот период, о котором вы говорите, пострадали и люди, и иконы. В этом и есть смысл человеческой жизни – в выборе стороны добра. Как говорили святые отцы, нужен дар рассудительности в понимании добра и зла. Одни и те же вещи могут служить как добру, так и злу. Ножом режут хлеб, проводят операции, спасая жизни, но ножом можно и убить человека.

Очень важно видеть, что делали раньше. Мы стоим на плечах титанов и как дети по сравнению с теми, кто творил раньше. Если взять искусство Возрождения, античных времён, то видим, что люди сейчас не могут так работать. В чём-то человечество развивается, а в чём-то, к сожалению, деградирует. Но что-то живое всегда пробивается, как росток через асфальт.

Добро с кулаками. В Челябинске спецназовец открыл школу выживания для детей Подробнее