Моргулес пишет, как дышит. Она осталась сама собой. Это мало кому удавалось из нашей братии, 
обслуживающей то строительство социализма, то торжество рыночной экономики, то еще какой режим. К голосу Моргулес прислушиваются, как к камертону. Она, пожалуй, такой же культовый персонаж для города, какой была Татьяна Ишукова.
Ирине Израилевне скоро 75, она с трудом ходит, но работает в газете «Южноуральская панорама». Я попросила об интервью, чтобы услышать, что моя знаменитая коллега думает о журналистике, о свободе слова и о том, что главное в жизни.
Редакция. Кабинетик на первом этаже. У стола – трость. Стол завален газетами и бумагами. Ничего кроме бумаг – никакого компьютера, Моргулес пишет только от руки и не знает, что такое гуглить. Между газетами – пепельница. Ирина Израилевна закуривает. Одна затяжка, вторая. Лидия Владимировна Старикова (коллега и подруга) чуть покашливает, идет приоткрыть окно. Еще через полминуты обе замерзают, Ирина Израилевна топчет полсигареты, Лидия Владимировна закрывает окно. Это многолетний ритуал, движения заточены, как в танце. Необыкновенные старушки.
«Ланка, бутерброды будешь? С колбасой». – Лидия Владимировна ставит чай.
«Буду».
«Правильно. Нечего выпендриваться. Когда это журналисты есть не хотели?»
Мы переоценили любовь читателей
Ирина Моргулес: Что вы хотите услышать от меня?
Лата Литвер, «АиФ–Челябинск»: Давайте начнем с профессии. Что должно случиться, чтобы журналистика стала свободной?
– О, ну это вы много от меня хотите. Свободы не было и не будет. Журналисту все равно, кто его эксплуатирует. Если издание хотя бы немножко общественно–политическое – у него есть хозяин. Хозяин, который будет издание содержать и защищать. Государство или частник – один хрен. Раньше на нас давила идеология, сейчас финансы – какая разница?
– Ну вы же помните эту романтическую картинку начала 90–х: мы служим читателю, ему нравится, как мы пишем и что, рекламодателю нужен читатель – и он дает нам деньги. Наивно?
– Очень. Мы переоценили любовь читателей к нам. К газете, которую они привыкли получать. Свобода, свобода, вдруг – бац! Тиражи упали. А у народа денег нет. Зачем мы им сдались? И газеты перестали быть нужными.
– А сейчас?
– А сейчас тем более. К тому же у нас могучий соперник – электронные СМИ, которые опережают в оперативности, доступности, бесплатности. Газета – что–то пыльное, замшелое.
– Ветхозаветное.
– Ну, это был бы большой комплимент. Мы с Лидией Владимировной (Стариковой – Ред.) пережили так много новаций, что даже скучно. Я обычно говорю так: когда я стала осознавать себя в мире, у нас из электроники была картонная тарелка – радиоточка. Мы помним те светлые времена, когда единственным средством поступления информации был телетайп.
– Это такой ящик, который стучал сам по себе, и оттуда лента выползала?
– Это вы с телеграфом путаете. Ленин про телетайп ничего не знал и не велел его завоевывать. Я помню, как картонные матрицы столичных изданий в Челябинск доставляли самолетами! Это 1960–е годы. А если самолет не мог сесть (нелетная погода), матрицы на парашютах сбрасывали в чисто поле. Приезжала машина, забирала эту хрупкую вещь, привозила в типографию, там заливали в картон металл, и появлялись слова в металле. «И вышли без задержки наутро, как всегда...» Я пережила те времена, когда кино должно было убить театр, когда «будет одно сплошное телевидение», теперь говорят, что погибнут бумажные газеты. А между тем, идет возрождение винила. Понимаете, все уже было. Крутится все по какой–то орбите. Так или иначе – повторяется. Но не в судьбе одного человека.
Газета выступила – меры приняты?
– И по мере торжества технического прогресса, обесцениваются новости. Помните, как раньше: утром статья в газете – днем разбор в обкоме партии. Меры приняты, дураки уволены. А сейчас пиши, не пиши...
– Мне это все как раз неинтересно.
– Почему?
– А что было раньше? Унитаз могли заменить по указанию в газете?
– Могли снять... я не знаю, председателя колхоза.
– И сейчас могут снять.
– Но вы же прекрасно понимаете, что не из–за новостей.
– Из–за каких–то подковёрных дел, конечно. Так и раньше так было! Не надо советскую журналистику идеализировать – та еще фигня была: «Слесарь Пупкин выполнил план на 103 процента». Вот вам информация, правдивая, 15–строчная. А читатель верил, привык верить нашей высококлассной коммунистической пропаганде. Если б читатель не был продуктом пропаганды – не верил бы, а думал, прежде всего. Но ведь и мы сами верили! Еще как верили. Неглупые вроде люди, а тем не менее требовали: уберите Ленина с денег. А Окуджава, светлая голова, а пел что? «Я все равно паду на той, На той единственной, гражданской!» Конечно, мы верили! Во–первых, человеку надо во что–то верить, потому что иначе жить невозможно. А во–вторых, ну классная же пропаганда была. Профессиональная. Качественная.
– И что произошло с тем доверчивым читателем?
– Он, как и журналистика, приспосабливается к новым условиям.
– Я считаю, что сейчас время пиара, а не журналистики.
– Вы пессимистичны, хотя молоды. Я не разделяю ваше мнение. По одной простой причине: а были времена похужее. Когда за опечатку волокли в лагерь или на расстрел. Когда мой коллега возвращается из командировки – а в редакции никого, все арестованы. И новенькие косо смотрят: а чего тебя–то не берут? Вот так–то. Но это были времена, когда я еще не работала.
– Все познается в сравнении?
– Конечно. Все сложнее, понимаете? Я объясню: меня должны были убить в два года. Мы жили в Харькове, когда пришли немцы. Если б мы не успели уехать, я была бы во рву вместе со всеми остальными. Когда это узнаешь о себе – как–то иначе на жизнь смотришь. Вся остальная жизнь – теперь подарок. Сравнивать мои мелкие неприятности – с тем адом? С тем рвом? Ха–ха. Недостойно. Понимаете, когда я родила в 36 лет сына Митьку, я просила у судьбы (я не религиозна, поэтому у судьбы) дожить до моих 62–х. Чтобы ему было 24, и тогда уже не пропадет, так я считала. Получилось больше – гран мерси, как говорится.
– Но в Бога вы до сих пор не верите?
– Ну, давайте скажем так: я агностик. Я не знаю, есть он или нет. Бросаться в религию только потому, что это разрешено – извините.
«Вы Старикова или Моргулес?»
– Ирина Израилевна, что вы читаете?
– Сейчас гораздо меньше, чем в молодости. И чем в старости. Нет сил. Нет интереса. Открываешь – с первой страницы уже знаешь, чем сердце успокоится. Но есть Улицкая. Или вот недавно мне попалась книжка – «Театральная история» Артура Соломонова. Он театральный критик, написал толстенную книженцию. Сначала читать невозможно. Но когда туда упадешь!.. Попытка исследовать людей театра, людей церкви. Читается непросто, но язык хороший.
– А прессу какую удостаиваете?
– Никакую, нафиг она мне нужна.
– Не читаете газет? Ни до, ни после, ни во время обеда?
– Не читаю никаких. Просматриваю «Челябку», «Вечерку».
– А как вы формируете свою информационную картинку?
– А зачем я должна ее формировать? Я слушаю «Эхо» по утрам.
– Не раздражает?
– Еще как раздражает. Ну вот так посравниваешь: «Первый канал» – «Эхо Москвы»...
– И из этого компота...
– Ну да, но это не мучительно – обыденка. Гораздо интересней слухи и сплетни. А свободной прессы нет нигде в мире, нигде.
– А вы сейчас чувствуете какую–то связь с читателем? Он вас слышит и понимает?
– Не знаю особливо, кто мои читатели. Тут забавный случай был. Давненько уже на местном радио мы с коллегами делали женскую передачу «Бег по кругу». Садились к микрофонам и без остановки болтали о совеем, о девичьем. Много лет назад это было. А недавно подхожу к кассе, что–то говорю, а кассирша мне: «Вы Старикова или Моргулес?» Сколько лет прошло – а голос узнают. Помнят.
– И вы понимаете: есть некие читатели.
– И я понимаю: есть нечто вечное (смеется). А про читателей... Я два года вела колонку «Мимоходом» на 74–ке, сначала еженедельно, потом раз в две недели. Мне распечатывали комментарии. Я думала: уууу, сколько дураков–то, я до этого и не знала. Те, кого мы называли читателями – это офисные клопики, которым нефик делать, их не интересует ни мое мнение, ни тема, они тупо самовыражаются. Мне хотелось выразиться в ответ, что я и делала. Мне очень нравилось там отгавкиваться!
– А свой архив вы храните?
– Да бог с вами, нет никакого архива. Если хранить – нам с Митькой (сын, Дмитрий Моргулес, редактор интернет–газеты slo–vo.ru) негде было бы жить.
Первой уходит любовь
– Ирина Израилевна, а есть сейчас какой–то творческий проект, который хотелось бы осуществить?
– Нет. Уже нет. Сил не хватит. Это нормально. После моей книжки («Записки обжоры» – Ред.) один предприниматель сказал, что оплатит издание всего, что я напишу. Я сказала: напишу про кошек. Он согласился. А про кошек я могу очень красиво, лучше, чем про людей! Прошло года три. Я написала одну главу. Нет сил. Я не люблю сам процесс писания, во–первых. Терпеть не могу.
– Не кокетничайте.
– Ей–богу. Процесс этот до сих пор для меня загадка. Я никогда не знаю, чем начну и чем закончу. Ну и потом... Понимаете, происходит угасание жизни. Первой уходит любовь. Любовь – дело молодое, Ахматова права. Потом уходит возможность есть, что хочешь – а я всю жизнь это люблю. Потом я всю жизнь любила путешествовать – и это отвалилось. Я проспект Ленина–то с трудом перехожу. Любила одеваться, пусть даже из секонд–хэнда –уже неинтересно. Результата–то не будет!
– Смотри пункт первый?
– Да–да. Так что... и книга уходит. И читать неинтересно, потому что откроешь – и уже знаешь, чем закончится. Все читано.
– А что остается из радостей?
– Встречи с проявлением таланта. Где бы то ни было. «Талант – единственная новость, которая всегда нова». А что еще может удивить?
– Вот странно. Вы говорите не веселые, даже печальные вещи, но... Я не слышу старческого брюзжания.
– Вот спасибо. Есть люди, которые с детства брюзжат. Это не связано с возрастом. Брюзжать – это пускать к себе в душу других людей. Нафиг?
– Поясните.
– Поясню. Моя бабушка учила меня – надо, чтобы тебя воспринимали как человека, у которого все хорошо. Нельзя пускать людей в свое «плохо» и в свое «хорошо». Ты вообще не должна рассчитывать, что люди тобой шибко интересуются. А когда человек брюзжит – он привлекает внимание. Ну а девочкам из хорошей семьи привлекать к себе внимание нехорошо.
Досье «АиФ»
Ирина Моргулес, член Союза театральных деятелей, заслуженный работник культуры РФ. Закончила УрГУ. Работала в газетах «Комсомолец», «Вечерний Челябинск», «Южноуральская панорама». Автор книги «Записки обжоры» и других. Сын – Дмитрий Моргулес, журналист, редактор интернет–газеты slo–vo.ru.
Журналист «АиФ-Челябинск» занял 3 место в конкурсе «Патриот России-2016» 
Журналист «АиФ-Челябинск» стал победителем фестиваля «Созвездие мужества» 
Журналист «АиФ-Челябинск» занял 1 место в антикоррупционном конкурсе 
Союз журналистов вступился за репортеров, на которых напали в Челябинске