В Объединенном государственном архиве Челябинской области хранится около 37 тысяч архивно-следственных дел лиц, осужденных по политическим статьям в годы большого террора.
Среди них – представители всех социальных слоев: рабочие, крестьяне, инженеры, преподаватели, священнослужители, руководители разных уровней...
Родные ничего не знали
В те годы на Южном Урале сотрудники НКВД «разоблачили» множество враждебных организаций. Например, по делу контрреволюционной организация эсэров был арестован 581 человек, из них приговорены к расстрелу 494 человека.
Еще были контрреволюционная организация церковников, националистическая мусульманская организация, организация «жестокой расправы с большевиками», контрреволюционная организация троцкистов и многие другие. Тысячи человек были осуждены и расстреляны по сфабрикованным делам.
– По моему мнению, 30 октября – День памяти жертв политических репрессий – должен быть днем всеобщего траура, потому что страна пережила в то время настоящую национальную трагедию, отголоски которой ощутимы до сих пор. Пострадало все общество, урон понесли целые сословия – дворяне, казаки, священнослужители, крестьяне, интеллигенция, рабочие. И виды репрессий были разные: красный террор, раскулачивание, политические репрессии, депортация, – говорит ведущий археограф ОГАЧО Елены Рохацевич.
Елена Борисовна много лет занимается изучением этой темы, работает с архивно-следственными делами, ведет поиск репрессированных по запросам родственников. Ведь в советское время ни в 1930-е годы, ни позже люди, чьи родные подверглись репрессиям, ничего не могли узнать об их судьбе. Архивные дела репрессированных до 1990-х годов были засекречены. Родственникам, например, присылали справку о том, что осужденный такой-то скончался от язвы желудка. Тоько спустя десятилетия члены семьи могли узнать, что на самом деле их родственник был расстрелян.
«Хочу пожать вам руку»
Елена Рохацевич признается, что поиски сведений о репрессированных для нее из всей архивной работы – пожалуй, самое важное и святое дело: «Это точно так же, как после Великой Отечественной войны люди искали своих родных и близких, и им помогали архивисты, журналисты, сотрудники государственных органов. В советские годы они не знали всей правды, к тому же на родственниках висело клеймо: сын, дочь врага народа, жена врага народа. И это было очень тяжело, люди даже в семьях не могли открыто говорить о своих родных».
– Надо сказать, что мне в поисках по этому фонду всегда везет. Может быть, потому что исполняю такие запросы не по должности, а по велению души. Мне важно помочь людям найти своих родственников, – говорит она.
Однажды в архив обратилась женщина с просьбой найти дело ее деда – Васильева Петра Ивановича. В фонде оказалось пять человек с такой же фамилией, именем и отчеством. Женщина написала имена детей, которые были у деда. Елена Рохацевич пересмотрела все пять дел, сверила имена, указанные в анкете арестованного. Хорошо, что в анкете были указаны имена детей. Таким образом, Елена Рохацеич смогла найти внучке «того самого» Петра Васильева.
Есть в архиве следственные дела, где и такой информации нет. В те времена работники НКВД, бывало, наспех фабриковали дела, не указывали какие-то важные данные арестованного.
Бывает, что потомки репрессированных пишут ей теплые благодарственные письма. Например, Елена Рохацевич написала статью о репрессированных южноуральских журналистах «Мы живы, товарищ, мы живы!». Упомянула там Бориса Кортина – корреспондента газеты «Челябинский рабочий», расстрелянного в 1938 году. После этого ее через социальные сети нашел его правнук Максим Кортин, живущий в Саратове.
Максим рассказал, что случилось с семьей после ареста Бориса Кортина: «Семья бежала из Челябинска, как только начались аресты, испугавшись, что арестуют жену и сына. О нем боялись говорить в семье, только обрывочная информация, что работал в газете, что расстреляли. О его нелегкой судьбе мне было важно узнать, пусть это и не самая приятная информация, но это история. Большое вам человеческое спасибо, надеюсь, увидимся и я смогу пожать вам руку, которой вы проделали этот труд».
«Арестован во время богослужения»
Как рассказывает Елена Борисовна, особенно трудно искать архивно-следственные дела репрессированных с татарскими фамилиями. Дело в том, что раньше большинство татарских фамилий были производными от имени отца семейства. А во времена советской власти это правило было изменено: внуки наследовали фамилию отца, которая произошла от имени деда.
Со временем фамилия не изменялась и передавалась детям. Таким образом, потомки могут просто не знать правильную фамилию деда, тем более что о репрессированных родственниках долгое время боялись говорить в семье.
Однажды Елене Рохацевич пришлось искать именно такое архивно-следственное дело, где в ходе поисков могла возникнуть путаница с фамилиями. В архив обратился Рафик Габбасович Каримов. Написал, что по семейному преданию его деда, муллу в Кунашакской мечети, арестовали прямо во время богослужения. Дальнейшая его судьба была неизвестна. Точную фамилию и имя деда внук не знал. В заявлении было указано пять или шесть примерных фамилий, которые могли быть у деда. Год рождения тоже был неизвестен, разброс по возможным годам рождения составлял до 12 лет.
«Мы посмотрели все дела с подходящими данными, ничего не нашли, –говорит Елена Борисовна. – Затем с таким же запросом к нам обратился Конгресс татар».
Как оказалось, этим репрессированным был прадед председателя Челябинского Конгресса татар Лены Колесниковой. Здесь уже была указана еще одна примерная фамилия – Ахметкаримов, и перечислены его дети. Но архивного дела на человека с такой фамилией в фонде тоже не оказалось. Поиски зашли в тупик.
Память не должна исчезать
А дальше эта история получила удивительное, почти невероятное продолжение.
«Я искала дело совершенно другого человека, – рассказывает моя собеседница. – Взяла картотечный ящик, где по фамилиям расставлены карточки. Вдруг эта картотека буквально развалилась на две части, и передо мной возникла карточка – Хакимов Ахметкарим. Ахметкарим – имя редкое. Вдруг! Может быть, заявители имя с фамилией перепутали. Татарские фамилии – это сложная родовая иерархия. Я достала это очень тоненькое дело. Всего несколько листов: постановление об аресте, анкета арестованного, короткий протокол допроса и справка, что этот человек умер в тюрьме.
Да, он был из Кунашака, действительно мулла, но имена детей не совпадали. В анкете был указан всего один сын, имени которого в заявлении не было. И все-таки я написала заявителям об этом деле. Пришел Рафик Габбасович Каримов, стал смотреть дело. И оказалось, что этот найденный мною человек и есть его дед. Даже адрес их родового дома указан в Кунашаке, сейчас в этом доме живет двоюродный брат Каримова».
Рафик Габбасович, читая дело, плакал. У Елены Борисовны тоже текли слезы. Сейчас именем Ахметкарима Хакимова названа мечеть в Кунашаке.
Ошибается тот, кто думает, что судьбы погибших в годы Большого террора давно никого не интересуют. Наоборот, запросов с каждым годом становится все больше. В обществе стремительно растет интерес к семейной истории. Внуки и правнуки хотят знать все о судьбах своих погибших родственников.
«Память о человеке не должна исчезать бесследно, – говорит Елена Рохацевч. – Очень точно сказал поэт Евгений Евтушенко: «В истории не должно быть белых пятен. Они обращаются в пятна на совести».
