Этот год юбилейный для Игоря Талькова. 4 ноября ему исполнилось бы 60 лет. А сегодня – 25 лет как его не стало. Вот уже четверть века бурно обсуждаются детали этого злополучного дня – 6 октября 1991 года. Однако вопросов по-прежнему больше, чем ответов.
Мы познакомились с Игорем незадолго до его гибели. Накануне путча мне, начинающему журналисту, посчастливилось записать интервью мегапопулярного певца, поэта и композитора на «Репортер» (портативный кассетный магнитофон в советское время) для радио.
Странное ощущение – как будто наш разговор состоялся вчера. Так свежи в памяти интонации, тембр голоса, свет выразительных глаз и даже аппетитный хруст яблока, которым я угостила Талькова при знакомстве. После убийства этот материал был растиражирован во многих печатных СМИ. В интернете интервью публикуется впервые.
Татьяна Строганова: Игорь, давайте начнем наш разговор с небольшого экскурса в историю. Итак, времена «Чистых прудов». Ваши воспоминания об этом времени, об этом периоде жизни… Не кажется ли он вам сейчас, с позиции прожитых лет, несколько наивным?
Игорь Тальков: Нет, хороший период был. Правда, жили бедно: получали гроши, ездили на метро, на троллейбусах. Но это – молодость. То, что связывает нас с периодами нашей молодости, – это всегда приятно вспоминать.
– Элитарны ли ваши песни? Для кого вы пишите их?
– Я не задумываюсь никогда над этим вопросом. Пишу и пишу…
– Даже, когда пишите политические песни?
– Даже, когда политические. Я пишу не специально. Я пишу по импульсу, когда приходит вдохновенье, когда что–то меня трогает…
– И часто оно приходит к вам?
– Ну бывает, часто, бывает – не очень…
– Бывают периоды, когда вы ничего не можете создать? Как переживаете это время?
– Переживаю, нервничаю, когда не пишется. Но знаю, что это вполне естественный процесс, и после спадов обязательно наступают подъемы…
– Игорь, свободны ли вы в своем творчестве? Ощущается разница: что вы писали в доперестроечный период и что пишете сейчас?
– Я пишу только по велению сердца. Свобода – это мой девиз. Песни, которые я писал до перестроечного периода, и в перестроечный, они ничем не отличаются друг от друга. Просто до перестроечного периода у меня не было возможности их петь, а в перестроечный у меня такая возможность появилась.
– О некоторых людях говорят: «Живет не в свою эпоху». Кто–то ощущает себя древнеримским жрецом, кто–то – корнетом Оболенским. Кем ощущаете себя вы?
– Я, наверное, был котом в прошлом…
– Почему?
– Не знаю. Я очень люблю кошек. И вообще люблю, когда меня гладят…
– Расскажите о своей работе в кинематографе.
– Я снялся в двух кинокартинах: «За последней чертой» и «Князь Серебряный». Правда, «Князь Серебряный» переименован в «Ивана Грозного». Это мне отомстили таким образом создатели фильма за то, что я не стал досниматься в нем. Доволен ли я работой в кино? Нет, не доволен и считаю эксперимент неудавшимся. Теперь очень осторожно отношусь ко всем предложениям. То есть я теперь решил сниматься только у известных мне режиссеров.
– Игорь, есть такое понятие «звездная болезнь». Болеете ли вы ей иногда и как лечитесь?
– Звездной болезнью болеют дураки. Если у человека есть мозги – ему эта болезнь не грозит.
– Что вы испытываете, когда вас узнают на улице. Вообще вы ходите один или… У вас такая мощная охрана. Это мотивировано чем–то или по принципу «подстелить соломку»?
– Нет, конечно, мотивировано. Мы живем как на войне уже 74 года. А сейчас такой период, когда просто война разгорелась с неимоверной силой. Тем более близится стык эр. Всегда на стыке столетий происходили какие–то глобальные изменения, перемены… Опасностей очень много. И потом, я боюсь только провокаций, потому что у меня много врагов. Так уже было: меня сажали в тюрьму и посадили бы, наверное, если бы следователь не оказался очень порядочным и сильным человеком. Меня возили из КПЗ на концерты, это было в Горьком: я пел концерт, и потом меня сажали в машину и увозили опять в отделение. Была самая настоящая провокация с целью меня посадить.
– Телохранители не мешают личной жизни?
– Нет, если я хочу остаться один – я остаюсь. Если достают телефонные звонки – можно телефон выключить. Поэтому я не верю своим коллегам–певцам, певицам популярным, которые говорят: «Ох, эта популярность проклятая, она замучила…» Такого быть не может, потому что, когда тебя любят, уважают или ты представляешь какой–то интерес для людей, это не может быть неприятным.
– Эстетический идеал: каков он у вас и есть ли он у вас вообще?
– Конечно, есть. Господь Бог – мой эстетический идеал.
– Вы верующий человек?
– Да, я верующий человек.
– Расскажите, пожалуйста, о вашем взаимоотношении с обществом «Память».
– Взаимоотношений никаких нет. Это очередная провокация. Меня подловили на презентации газеты. Я показывал там фрагменты из мюзикла «Суд». Естественно, я был в форме, потому что китель – это мой сценический костюм. А так подстроили, что меня сфотографировали в том кителе в обнимку с Васильевым и представили членом общества «Память». Это была провокация, потому что люди общества «Память» побаиваются. Для кого–то это общество что–то таит в себе черное, страшное, фашистское. Ничего опасного в этом обществе нет, люди как люди, достаточно хорошо знают историю. И никакого антисемитизма нет, они просто невыгодны тем, кто стоит у руля, поэтому предпринимаются все попытки, чтобы «Память» дискредитировать. Но повторю: я не член общества, никогда им не был и не буду. Я певец, пишу песни, выражаю свои чувства и мысли посредством песни и ни к какой партии не принадлежал.
– Вы – патриот и вы – оптимист. Это видно из ваших песен. Но в то же время вы являетесь жителем нашей несчастной страны и на каждом шагу встречаетесь с социальными тупиками. Откуда такая твердая вера в светлое будущее России, в то, что вы непременно вернетесь в «страну гениев»?
– Но это же неизбежный процесс! Жизнь – гармония. И все во Вселенной существует по законам гармонии. Чем человеку хуже сейчас, тем ему будет лучше завтра. Век Россия мучилась, страдала. Сатана тут погулял очень хорошо, и я думаю, что совершенно закономерно, что вслед за этим периодом начнется возрождение и облегчение какое–то.
– Вы свое творчество поделили на две части: политическая и лирическая. Какой сами больше симпатизируете?
– Я считаю, что нормальный человек, если он не идиот, не может равнодушно относиться к судьбе своего Отчества, как и к судьбе матери, к ее болезням. Я, как любой нормальный человек, переживаю за свое Отечество, за то, что с ним сделали. Переживаю за людей, которые здесь не живут, а существуют, потому что это не жизнь. Я был за границей: такое ощущение, что у них каждодневный праздник, знаете, карнавал такой. Они ходят по улицам, друг другу улыбаются, у них есть все. Очень доброжелательные люди по отношению друг к другу. А здесь же выйди попробуй на улицу – тебя обзовут, ударят, оскорбят… Люди просто озверели, и винить их в этом нельзя, потому что их такими сделали. Поэтому мое политическое творчество – это реакция на несправедливость, которая произошла в 17–м году с нашим народом и еще продолжает на сегодняшний день происходить. Что касается лирических песен, то я живой человек, мне свойственно и влюбляться, и «разлюбляться». И я бросаю, и меня бросают. Все это тоже находит какой– то выход, выплеск, и пишутся лирические песни.
– Большое спасибо, Игорь, за интервью. Несмотря на все наши социальные и экономические катаклизмы, что бы вы хотели пожелать «обманутому поколению»?
– Я хотел бы пожелать не терять надежды на то, что должна нормализоваться жизнь в этой стране, и все мы должны когда–то вздохнуть, зажить нормально.
(17 августа 1991 года)
Кстати
Спустя много лет мне довелось взять интервью у популярного актера Евгения Сидихина. Мы разговорились о фильме «За последней чертой», том самом, где Игорь Тальков сыграл свою смерть. И я узнала о невероятном совпадении, связанном с роковой датой.
— 6 октября я стрелял в Талькова. Это было в кино. А через год 6 октября его застрелили в Петербурге. Я был ошеломлен! Успел с Игорем на съемках сдружиться. Мы договорились, что, будучи в Питере, он придет ко мне в гости, чтобы отметить мой день рождения. Я тогда репетировал в театре Ленсовета и совершенно забыл про это. Прихожу домой — навстречу перепуганная жена. Ты, говорит, знаешь, что Игоря убили? Я даже не понял, какого Игоря. Потому что убивали в то время очень много людей.
— Это мистика?..
— Это судьба.