Утюги для Гладильщика, или Как челябинский театр стал… коллекционером

   
   

Раритеты, которые челябинскому Камерному несли неравнодушные горожане и даже присылали из ближнего зарубежья, уже «сыграли» в премьере «Утюги» по пьесе Анны Яблонской (произведения молодого, известного автора из Одессы, лауреата многочисленных конкурсов и премий, в театральной среде стали еще более востребованными после ее трагической гибели во время теракта в Домодедово 24 января 2011 года – авт.).

В интернете появились первые комментарии публики. Больше всего зрителям запомнился монолог главного героя – Гладильщика, который каждое утро гладит утюгами свой остров: « Это надо видеть и слушать! Для меня, сидящего в метре от артиста, это было фантастикой!»

Их искали по комиссионкам и блошиным рынкам, давали объявления на сайте Камерного театра, а также в прессе - с просьбой принести театру старинные утюги. На любых условиях. Собирали по всему Челябинску. Часть утюгов принесли сами сотрудники театра.

Один, к примеру, в собственных «закромах» обнаружила бутафор Камерного Светлана Чесноковская: «Если бы не зрители, было бы трудно, потому что здесь такой спектакль, что все должно быть очень живое! У нас бутафорский только один утюжочек. Маленький. Кукольный. В пьесе речь идет о нем. И его уже было найти ну просто невозможно. Поэтому вот он сделан, а все остальные утюги – реальные, живые! Чтобы история состоялась. Сделать их хотя бы похожими на настоящие раритеты было бы сложно - и материально, да и зритель сразу бы заметил подделку, не хотелось играть с ним в поддавки!»

Еще 2 утюга прибыли посылкой аж … из Белоруссии! И вот в Камерном сложилась необычная коллекция: 21 утюг! Можно сказать, стихийная. Потому что коллекционировать раритеты в театре никто и не собирался. Просто утюги – именно старинные – нужны были труппе для постановки спектакля, объясняет молодой, но уже известный театральной России питерский режиссер Семён Александровский: «Поскольку в пьесе действует персонаж, который коллекционирует старинные утюги, и у нас зритель сидит очень близко к площадке, то тут невозможно было обойтись бутафорски сделанными утюгами. Конечно, нам нужны были настоящие.

И мы объявили по радио и в газетах написали, что мы с удовольствием примем в дар старинные утюги чугунные, которые стоят где-то без дела. А тут они войдут в ткань спектакля и обретут новую жизнь. И люди действительно стали приносить утюги. И это очень и очень радостно и приятно. И эти утюги все будут играть в спектакле. И даже из Белоруссии заказали.

   
   

Потому что все утюги, которые мы собрали, они были немножко однотипные. А для коллекции нам нужны были еще особые утюги. Вот, например, у нас есть утюг с хоботом - угольный. Внутрь закладывались горящие угли, труба служила отдушиной. Сзади у него отверстие для поддува, а через трубу выходил дым. Одного утюга нам еще не хватает. Мы до сих пор не смогли найти утюг на спирту. Были такие спиртовые утюги с емкостью, в которую заливался спирт, и внутри - горелка. Если есть такой утюг и нам кто-нибудь его принесет, это будет замечательно!»

Необычную «презентацию» этой коллекции зрители увидели на премьере, которая состоялась в Челябинске 3 и 4 декабря. Например, отметили, так сказать, наивысшим баллом – «Это фантастика!». Это и про возможность зрителя сидеть в метре от актеров, разглядывать артистов в упор, когда вблизи всё должно быть идеально, и про игру актера, исполняющего роль Гладильщика Саши (у него большая коллекция чугунных утюгов, часть которой он намеревался продать).

А монолог главного героя, рассказывают побывавшие на спектакле, был «роскошен …чертовски вкусен …и даже как-то сексуален»: «Вот этими утюгами каждое утро я глажу свой остров. В конце лета, когда небо дребезжит под грузом наваливающейся жары, я разглаживаю его вот этим чугунным с железной крышкой. Сто лет назад его уронила хозяйка. Хрупкий панцирь лопнул, и она отдала утюг мастеру - тот выковал крышку из железа. Я его не нагреваю. Остужаю им вечера в конце короткого душного августа. Но когда последний лоскуток зноя растворяется в съеженном осеннем дыхании, я беру вот этот, похожий на морской паром.

Сзади у него отверстие, а внутри он абсолютно пуст. Я загоняю внутрь раскаленный брусок и легко прохожусь по сизоватой осенней поверхности. Никто не знает, почему в конце сентября на остров вдруг возвращаются теплые дни. Я знаю. Я нагреваю островное небо вот этим паромом и на какое-то время продлеваю негу. Но брусок не может долго удерживать солнце. Мои чугунные и бронзовые солдаты остывают, как павшие воины в великой войне с зимой. Это Неизбежность. И тогда мне ничего не остается. Я беру десятикилограммового монстра, и, обливаясь потом, глажу тяжелое шинельное сукно февраля. Это трудная и почти напрасная работа. Иногда мне удается чуть-чуть подтопить снеговую скатерть, но никогда еще не получалось заставить солнце высвободить в середине зимы хотя бы парочку безветренных дней…

Оно светит ярко, низко и холодно. Шинель зимы хрустит тонкой обледенелой коркой. Я чувствую себя бессильным. И когда мой напрасный труд принимает форму отчаяния и руки немеют от одной мысли о новом полотне, утюг вдруг замирает на краю зимы, с шипением растворяя остатки грязного снега. То, что казалось нескончаемым – вдруг оканчивается. В марте все еще зябко, но у весны нет другого платья, кроме ситцевого, с рюшками, кружевами… И вот тогда, дрожащими руками, больше всего на свете боясь прожечь тонкую почти прозрачную ткань, я нагреваю этот утюжок… Он крохотный, весит всего двадцать грамм… Восемьдесят шесть лет назад две девочки – дочери священника гладили им платьица для своих кукол.

А теперь я разглаживаю облачение Весны. Это самое счастливое время. Это единственное время, когда мне кажется, что вместо ситца под моим кукольным утюжком трепещут крылья бабочек и от их прикосновений в мир возвращается тепло, он рождается заново…»

В общем, услышьте и увидьте сами: сходите на спектакль.

Смотрите также: