Книга Сергея Нефёдова «Лунная походка» кому-то лучше помогает понять его картины, а другим рассказы становятся понятнее, когда он увидит пейзажи и портреты художника. Сам он, не стесняясь, говорит, что искусство для него - способ бегства. Хотя храбрости художнику не занимать: в молодости, чтобы преодолеть страх высоты, прогуливался по узкой балке, примкнул к авангардистам, когда это направление мало кто понимал и принимал.
Премии - на холст
Эльдар Гизатуллин, «АиФ-Челябинск»: Ваши рассказы идут от картин? Или, наоборот, текст рождает картины?
Сергей Нефёдов: Сначала, конечно, появились рассказы, а картины - как иллюстрации к ним. Хотя преобладают у меня картины, что называется, как таковые, без какого-либо текста. А рассказы просто хотелось писать. Тут слилось всё: и впечатления детства, и что-то замеченное на улице. Это попытка уйти от отчаянья. Но не от реальности, ведь для меня и рассказы, и картины - это и есть реальность, о чём бы там ни шла речь. Это и картина «Человек читающий», где человек читает и одновременно улетает в небеса, и «Лодка», в которую хочется сесть и уплыть, и «Озеро Теренкуль», над которым я изобразил парящего ангела.
- У вас немало сюжетов, связанных с полётом. Невольно вспоминается Шагал…
- Одно время я очень увлекался творчеством этого художника, о котором в советское время говорили мало. Трудно было где-то увидеть его картины - не только на выставках, но даже в книгах. А потом я поехал на учёбу в Израиль, и там Шагал буквально в каждой конторе. Он ведь для израильтян практически национальный герой. Словом, перекормили меня Шагалом, так что сейчас он мне не так интересен.
- А как получилось, что попали в Израиль?
- Представилась возможность поучиться в Израильской академии искусств. Честно говоря, поехал туда и из-за здоровья тоже. Ноги сильно болели, в церкви не мог стоять, обкладывал ноги лопухами. Врачи не могли поставить диагноз. А в Израиле врач поставил мне два укола, и, слава богу, ноги теперь в порядке. Может, за тем я туда и ездил?
Но, конечно, и творчеству та поездка многое дала. Много с натуры рисовал, лекции в разных городах читал, накупил красок и 20 метров хорошего американского холста - хорошо тянется, как резиновый. И две премии там получил, израильскую и американскую. Эти деньги мне очень помогли в начале 1990-х годов. Но остаться в Израиле я не смог - ностальгия замучила. Да и трудно там жить, зарабатывая только искусством.
Остался только талант
- Разве в России, в отличие от Израиля, можно зарабатывать только искусством?
- Сложно, конечно. Но я и сам далеко не сразу стал заниматься только творчеством. Много профессий перепробовал: в молодости был сварщиком, монтажником-высотником, каменщиком, даже в кузнице работал. Тогда считалось, что если где-то не устроен, то, значит, тунеядец. Но по вечерам я всегда рисовал. Это с детства повелось, когда я ходил в детскую изостудию при ДК ЧТЗ.
А к работе художника шёл постепенно. Пришлось, к примеру, художником-оформителем в ТЮЗе потрудиться, делал там бутафорские вещи: дуэльные пистолеты, фонари, деревья. Работал по тому же профилю и на кузнечно-прессовом заводе.
- Там от вас, по-видимому, требовали приверженности настолько традиционным стилям искусства, что потом вы обратились к экспериментам?
- Мне всегда было интересно опробовать свои силы в разных стилях. Поэтому и стал участником товарищества художников экспериментального направления «Африканский клуб». Мы организовывали выставки в ДК «Монолит», было множество необычных проектов. В нашем товариществе были Артёмова, Гончаров, многие другие. Не менее 150 моих картин купили тогда братья Бочкарёвы - увезли в США, где, как мне рассказывали, одну из них продали за 46 тысяч долларов. Мой же личный финансовый рекорд - 26 тысяч рублей за одну картину, но это было ещё во времена Брежнева. Сами понимаете, какие это были деньги по тем временам! Но я всё тратил на холсты, краски, прочие материалы. Всё ушло мимо, остался только, как смею надеяться, талант.
А эксперименты мне интересны до сих пор. Увлекался и импрессионизмом, и кубизмом. Жизнь длинной казалась - всему место хватало. Была выставка коллажей - работ, которые соединяли в себе на одном пространстве и фото, и рисунки, и текст. Поводом могло послужить что угодно - творчество Даниила Хармса, Владимира Набокова или эпизод на улице. Такие коллажи я бы назвал видеостихами. Из этих работ состояла одна из моих выставок. Так что, как видите, мне всегда хотелось соединить и слово, и изобразительное искусство.
Парашют всё ещё в планах?
- Заметил, что среди ваших работ есть и иконы.
- Немного, но есть. Они, кстати, освящены. Писал по канонам, тут экспериментов не было. Мне друг предлагал обучиться иконописи. Он когда-то тоже пробовал себя в разных стилях, а потом прошёл обучение в Сергиевом Посаде, стал профессиональным иконописцем и теперь живёт в деревне со всей семьёй. Но мне переходить на минеральные краски, яйцо для иконописи уже поздно.
- Вы как-то сказали, что мечтаете прыгнуть с парашютом. Удалось осуществить эту мечту?
- Я думал об этом. Хотелось испытать это ощущение полёта, но теперь возраст мешает. Думаю, было желание и испытать себя, преодолеть страх высоты. Я ведь специально пошёл в монтажники-высотники, чтобы избавиться от этого страха. Однажды в обеденный перерыв, пока никто не видит, прошёл по узкой бетонной балке под самой крышей цеха.
- Видите, вам всё-таки близка эта шагаловская идея полёта.
- Возможно. Хотя сейчас мне больше интересны, к примеру, портреты Пикассо. А свой стиль я бы назвал литературным - романтический реализм. Темы чаще нахожу не в городе, а в лесах, полях, горах. Хотя и вид из окна может стать романтичным. Главное, чтобы были желающие из него посмотреть и почитать «Книгу художника».
Досье
Сергей НЕФЁДОВ. Родился 1953 году в Челябинске. С 15 лет учился в изостудии при ДК ЧТЗ. В 1987-1989 годах был вольнослушателем Ленинградской академии художеств имени Репина. В 1989-м вместе с единомышленниками челябинского андеграунда из объединения «Африканский клуб» открывает выставки в зале Союза художников РФ. Участник выставок в Москве, Санкт-Петербурге, Тель-Авиве, Нью-Йорке. С 2002 года член челябинского клуба художников «Феникс».
Из книги С. Нефёдова «Лунная походка»
Глиняные свистульки
Глиняные свистульки, в силу ли своей дикой безвкусицы, вовсе исчезли из нашего поля зрения. А когда-то они были несбыточной мечтой. Как я завидовал бойкому мальчику, обменявшему ворох тряпья на свистульку и самозабвенно свистевшему, зажимавшему то одну дырку на птичке, в чей хвост надо было дуть, то другую. Мальчику, стоявшему неподалёку от голубого обшарпанного фургона ремошника… Это моё: глазурованная коричневая птичка-свистулька; дед, потерявший шапку, которую мы нашли, а в ней оказались птенцы; жестяные крашеные игрушки; банки из-под конфет… Всё это личное, и это ключ к дверям, ведущим в волшебный город. Город дураков. И детей.
Там
А может, наш опыт не то совсем, чем нам кажется. Он образует нас для развития, идущего дальше нашей жизни. Ведь если мало пригодится наше развитие нам здесь, то зреет вывод: значит - там. Ведь без «там» мы становимся никем.
«АиФ-Челябинск» в социальных сетях:
Twitter аккаунт; страница ВКонтакте; профиль на Facebook.