Вышитая память

   
   

Дом Татьяны Федоровны напоминает картинную галерею. Огромный, вышитый на полотне, почти живой букет маков, маленькая церквушка на фоне закатного неба, темный лес над обрывом. Просто не верится, что этой женщине с очаровательной улыбкой и золотыми руками вот-вот стукнет 82 года. И за ее плечами - огромная жизнь, полная слез и потерь.

В ЧЕЛЯБИНСКЕ Татьяна Федоровна уже 11 лет. Признается, что так и не смогла до конца привыкнуть к суровому мегаполису. Нет-нет, да вспомнятся дом и огород, а еще чаще - ароматный туман, поднимавшийся ранним утром над ее родной Белоруссией.

Наверное, потому развешанные по стенам пейзажи - все как будто из той жизни. Тропинка, точь-в-точь как на одной из картин, пробегала мимо родительского дома и уходила прямиком в темный белорусский лес. А большой дом, почти замок, вышитый на любимом пейзаже - может, и есть жилище крепкого польского помещика, где маленькая Таня с другими детишками зарабатывала на карманные расходы.

На прилавках осталось только мыло

ТАТЬЯНА Федоровна и сейчас хихикает, вспоминая эту историю. Ее родной городок, находившийся в Западной Белоруссии, на полпути между Брестом и Гродно, принадлежал в те годы, в конце 30-х, буржуазной Польше. И мода была самая что ни на есть буржуазная. Кокетливая рукодельница-Танечка чувствовала ее, как никто другой. Туфли должны быть кругленькие, атласные, непременно с ленточкой - как те, что стоят на видном месте в самом лучшем магазине райцентра, а вовсе не эти скучные плотные башмаки, которые из соображений практичности подает для примерки отец-лесничий. Чтобы отвертеться от неугодной покупки, десятилетняя Таня растопырила пальцы на ногах, увеличив ступню на добрый размер. Номер прошел. А юная модница всерьез задумалась о финансовой независимости.

- Основной заработок городку нашему давал польский помещик, - вспоминает Татьяна Федоровна. - Человек он был нежадный и честный. Днем поработаешь у него - цветы прополешь, грядки обработаешь - вечером уже деньги дает. Взрослым гривну, детям - 50 грошей. Взрослые работницы фартук на колени натянут, встанут на грядку и болтают без умолку. А мы раз-раз - и управились. Те восхищаются, головой качают: "Ах, молодцы! Ах, умницы! Устали, наверное?" А мы и не устали вовсе! Еще и не то можем! Глядишь - уже и за них все подчистили. А как вечереет, линеечка выстраивается за деньгами. Мы нос кверху тянем, на цыпочки встаем, чтобы побольше казаться. Бесполезно. Исправник отсчитывает ровно 50 грошей на детский нос. А работницы, посмеиваясь, укладывают в карман гривны. Мы ворчим до самого дома, а с утра - опять в помещичий сад. Нам ведь это не столько работа была, сколько удовольствие.

Удовольствие кончилось внезапно и не для всех понятно. Сначала пропал помещик - соседи поговаривали, что отправили его за Уральский хребет. Потом закрыли любимый Танин магазин. Исчез куда-то его владелец Андрей Николаевич, здание, где хозяева и жили, и работали, заняли русские. Татьяна Федоровна вспоминает, как чужие люди сбрасывали с балкона хозяйственное мыло и кричали: "Вот вам, бесплатно забирайте, теперь вы станете счастливыми!" Невкусно пахнущее мыло - почти единственный товар, оставшийся тогда на прилавках. Исчезли и духи, и нитки для вышивания, и любимые Танины туфли.

А завтра была война

- А потом, в воскресенье, началась война. И в понедельник у нас уже были немцы, - вспоминает Татьяна Федоровна. - Расположились в той самой помещичьей усадьбе.

Женщина признается, что вышивать ей куда приятнее, чем смотреть телевизор, еще и потому, что там все время стреляют и кричат на иностранном. Сразу вспоминается, как бегали по их огороду за курами немецкие солдаты, раздражались, орали по-своему на плачущую мать. Как посадил офицер в повозку их молодого соседа, портного Йоделя, который мог и по-польски, и на идиш. Заставили переводить на еврейских дворах ультиматум: ценности, ковры и мясо - в обмен на еще один месяц жизни.

- Помню, отец мой Йоделя уговаривал: "Тикай в лес! Может, не найдут!" - рассказывает Татьяна Федоровна. - А он в ответ: "Не могу я. У Аси сердце больное, сын, Толенька, хромой. Далеко не уйдем". Так и жили месяц к месяцу, каждый день ждали смерти.

В последний раз Таня видела Йоделя, когда его со всеми окрестными еврейскими семьями повезли куда-то по брестской дороге. Вернее, повезли на телегах только маленьких детей. Взрослых гнали по пыли пешком. Примостившаяся на заборе Таня видела, как отстала от толпы молодая женщина. Она буквально осела на землю, цепляясь за руку плачущей девчушки с распущенными волосами, должно быть, дочери. Сзади к ним подошел солдат - Таня подумала, что сейчас он поможет обеим подняться. Прогремел выстрел, и женщина осталась лежать на песке. Через мгновение пуля настигла убегавшую со всех ног девочку.

В этом же году от непонятной болезни умерла мать Тани. Лежала несколько недель пластом, а помочь было некому - на 15 километров не осталось ни одного врача. А через два года, уже во время отступления немцев, погиб и отец-лесничий. Его тело нашли в лесу, когда прятавшимся там жителям русские солдаты разрешили вернуться в родные деревни.

За всю свою жизнь Татьяна Федоровна не посмотрела ни одного военного фильма. Она не хочет вспоминать ту боль и отмечать ее годовщины. В память о прошлом - старые фотографии в потертом альбоме. И вышитый пейзаж с песчаной тропинкой, убегающей в темный белорусский лес.

Смотрите также: