В Молодёжном театре Челябинска недавно состоялась премьера спектакля «Сердце завода». На сцене ожили истории эвакуированных во время Великой Отечественной войны рабочих, инженеров, а также челябинцев, которые их приютили и тоже трудились на заводах.
Какие истории легли в основу сюжета — только ли документальные? Есть ли место фантасмагории и юмору в таком спектакле? Удалось ли актёрам перевоплотиться в людей 40-х годов прошлого века? Об этом и на другие темы корреспондент chel.aif.ru поговорил с режиссёром спектакля Игорем Бармасовым.
Не кричать, а показать
Эльдар Гизатуллин, chel.aif.ru: — Выбор завода в качестве локации для спектакля — довольно необычный подход. Откуда возникла идея?
Игорь Бармасов: — Нынешний год всё-таки особенный — 80-летие Победы. Поэтому возникают запросы создать историю, посвящённую тем годам. Появилась мысль поработать над материалом, который связан с людьми — чтобы это не была сухая производственная пьеса или снова история о войне, а рассказ на тему, которую прежде не раскрывали. И, конечно, хотелось создать историю, тесно связанную с нашим городом. Тема эвакуации заводов в архивах раскрыта, но интересно было погрузиться именно в истории людей и сделать неожиданные выводы.
В первую очередь нужен был драматург, который проведёт расследование и напишет историю. Мы сразу вспомнили про драматурга Екатерину Гузёму. Это мастер, которая написала уже не одну пьесу, основанную на документальных событиях. Она приехала в Челябинск, где-то две недели посещала музеи заводов, собирала архивы, встречалась с людьми. Первоначально мы думала, что это будет документальная пьеса. Но в итоге родилась пьеса, где было место и вымыслу. Перемешались как документальные факты, так и художественные линии. Причём один из диалогов является «вербатимом» — это когда драматург разговаривает с одним из тех, кто делится воспоминаниями. Получилась в итоге полижанровая пьеса.
— В первую очередь о чём эта история? О трудовом подвиге?
— Главная тема — обстоятельства, в которых оказывается человек. Мы с автором сразу решили, что не будем о чём-то громко кричать, заявлять, а просто погрузимся в эту ситуацию, когда множество заводов эвакуировали из Ленинграда, других городов в Челябинск. Что делали люди в таких ситуациях? Те, которые везли оборудование, работали в новых условиях, и те, которые принимали приехавших? В спектакле много иронии, юмора. Это ведь тоже часть жизни. Тогда ведь и влюблялись, и спорили, и выясняли отношения, причём смешно выясняли.
Есть замечательная история оперной певицы, в чьём театре внезапно разместили завод — это ведь исторический факт. И певица оказалась рабочей завода. А потом к ней на квартиру ещё заселили эвакуированных. Надо было многих расселять — население города умножилось в несколько раз. Мне вообще важен в театре человек. Глядя на человека в чрезвычайных ситуациях, мы можем тоже получить какой-то опыт.
Женский голос печи
— В спектакле персонажи — это реальные люди, которые работали в то время?
— Там есть чисто выдуманные персонажи. Есть эпизоды чисто документальные, когда конкретные люди делятся воспоминаниями. А есть истории, которые из документов превращены в голос актёра. Эти функции мы отдали хору: как в древнегреческих постановках он поясняет историю, вставляет некую призму в глаза зрителей, подсказывает, что где-то можно поиронизировать, а где-то всерьёз задуматься.
— Верно ли, что один из персонажей — печь? Причём её играет актриса.
— Одна из героинь, Татьяна, проводит множество часов в цехе за работой. Как она сама говорит: «Ещё два часа, и будут сутки». В результате начинается фантасмагорическая сцена — остальные сцены реалистичные. Мы предполагаем, что Татьяна просто заснула от усталости и видит печь в образе дивы. Это некий образ совести, так как изначально она не принимала всю эту заводскую тему, а затем в ней происходит переворот. После этого Таню мы больше не встречаем, и один из персонажей сообщает, что она умерла от истощения.
— Многие ставят в упрёк современным постановкам о советских годах несоответствие актёров — мол, лица совсем не те, что тогда...
— Понимаете, выбираешь психотипы, исходя из внутренних принципов. Настоящий артист ведь всегда достраивает образ, он очень гибкий. Когда выходит Денис Иванович Филоненко в образе начальника сталелитейного цеха — это такое сочетание интеллигентности и в то же время стержня, стойкости! В этом есть пересечение с образами из фильмов тех лет. Чем богаче жизненный опыт артиста, тем быстрее он находит точки пересечения с персонажем и добавляет какую-то свою тему. А в итоге образ звучит по-другому.
— Использовали ли вы советские песни для музыкального оформления?
— Мы пригласили композитора Глеба Патрикеева, с которым я в «Манекене» выпускал «Ревизора». «Мёртвые души». Есть несколько адаптированных заимствований — из Вивальди, Моцарта. Использование советских песен было бы слишком ожидаемо, но мы сразу решили пойти другой дорогой, отказаться от этого очевидного приёма.
Школа — тоже интересная локация
— Есть ли у вас в замыслах будущих постановок такие же необычные локации, как завод?
— Когда театр во всём мире стал иммерсивным и вышел из здания, он ведь ещё больше нарастил пространства. Замыслов много, как и локаций, где хотелось бы побывать. Мне, например, очень интересна ситуация в школе. Я вспоминаю свою школу, смотря на ребят через знакомых, наблюдаю, как сейчас это устроено. Это целый мир, довольно любопытный. Как бы мы к школе ни относились, но в ней очень многое закладывается — где, кто ты в этом обществе. Прорываешься ты или тебя затаптывают. Есть много пьес, связанных со школой, но нет материала, который был бы связан с исследованием школы как некоего места. Если хотите, «завода», который куёт будущие социальные взаимоотношения.
— У вас ведь одна из первых постановок была именно в школе?
— Да, у нас были потрясающие отношения с руководством школы. Дружили с дочерью директора школы, и можно было репетировать в актовом зале с утра до ночи. Хулиганили с текстом Леонида Филатова «Про Федота-стрельца». Сам я изначально хотел идти в медицину. Впрочем, нынешняя моя профессия тоже связана с улучшением человеческой жизни. Там лечат тело, а здесь душу. Я ведь хотел быть хирургом — и в театре мне надо быть нейрохирургом, действовать максимально аккуратно. Больница, кстати, тоже интересная локация для постановки.
— Хотели бы вы себя опробовать в самых неожиданных жанрах — например, «хорроре»?
— С жанрами всегда интересно экспериментировать. Здесь мы ведь тоже экспериментировали и вывели жанр «индустриальная кантата». Я до этого не вводил так музыку в конструкцию спектакля. В чистом виде трагедию или комедию уже не встретить, и смешение жанров рождает в итоге новые.
Был период, когда театральные режиссёры изучали то, как можно вводить саспенс в спектакль. И есть удачные примеры — не в жанре «хоррор», конечно, но с явным саспенсом. На сцене могут просто разговаривать два человека, а зритель ощущает невероятное напряжение.
Неслучайно детектив был в своё время очень популярным театральным жанром. Можно вспомнить и « 839 Восемь влюблённых женщин» Робера Тома, и «Мышеловку» Агаты Кристи. Несколько лет назад одно из самых любимых моих детективных произведений — «Десять негритят» — поставил Владимир Машков.
— Вы ходите на спектакли других режиссёров?
— Постоянно. Хотя есть режиссёры, которые не посещают спектакли коллег. Но я не из таких. Посещаю все премьеры, и не только в Челябинске. Всегда интересно понаблюдать за мыслительным процессом других. Был однажды такой эксперимент: детей попросили нарисовать вазу, но сказали, не стеснять себя никакими правилами. И можно было увидеть просто самые неожиданные отображения обычного предмета.
Знаете, до сих пор идут споры, кто объективнее отражает реальность — наука или искусство? Вроде бы наука. Но ведь именно искусство позволяет увидеть явление с самых разных точек зрения — и об этом говорят сами учёные на научных конференциях. Так что истина, наверное, за искусством.
