Геннадию Афанасьевичу Гронскому 87 лет. Он давний читатель «АиФ», заинтересовался нашей рубрикой «Музей воспоминаний», где мы публиковали рассказы детей войны, ставших беспризорниками и хлебнувших горя.
«Примите и мои воспоминания, - пригласил на встречу Геннадий Афанасьевич. - Когда моих родителей расстреляли как врагов народа, нас, шестерых братьев и сестёр, мал мала меньше, отправили по разным детдомам. Я, например, побывал в 11 детдомах и двух исправительных колониях».
Писал Калинину
В памяти маленького Генки такая картина: семью отправили в село Северное. Он ещё не знал слова «сослали». Ему было-то всего три года.
«Никто не хотел на постой брать такую ораву, и тогда отец (а он инвалид был, без руки) начал играть на гармошке. Один сельчанин смилостивился, пустил: «Пойдёмте, у мена малуха есть!» - вспоминает Геннадий Афанасьевич. - Отец устроился бухгалтером. Он был грамотным, к тому же знал Калинина (тот однажды приезжал к нему в село). Люди приходили жаловаться. Отец писал много бумаг-ходатайств в Кремль, чтобы отпустили безвинно осуждённого. Кому понравится такая деятельность?»
Потом как это было в судьбах миллионов, отца забрал НКВД, через неделю - мать.
Уже став взрослым и желая восстановить хоть по каким-то документам свой день рождения, Гронский приедет в это село, найдёт покосившуюся хатку на отшибе, и её обитатели вспомнят:
- Помню твоих родителей. Их за реку увезли и там расстреляли.
- И не похоронили? - спросит паренёк.
- Нет. У нас зверья много. Растащили.
А ещё через несколько десятилетий сын уже самого Геннадия Афанасьевича найдёт в метрических книгах данные о своих бабке и деде - рождённых в Польше, сосланных в Сибирь дворянах. Посмертно реабилитированных.
Из детдома в колонию
«Нас, шестерых братьев и сестёр, привезли в Омск в детприёмник. Маленьких - меня и Элеонору - отправили на Урал, в Далматово. Старших - в Екатеринбург».
А потом Генку разлучили даже с младшей сестрой (у него была на глазу трахома, и его лечили в другом детдоме).
В 87 лет Геннадий Афанасьевич помнит каждый детдом. Шадринск, деревня Тюряково… Бессчётное количество побегов. За лучшей долей, за едой, за братьями и сёстрами, на войну.
«А как вы оказались в колонии?» - спрашиваю.
«Пошли за огурцами к деревенским в огород. А на другой день всех повели на обед, а нас с другом оставили в наказание в комнате. За огурцы. Мы и решили поджечь в знак протеста комнату. А детдом - деревянный барак, матрасы соломенные. Всё сгорело. Меня за этот пожар отправили в Юго-Осокинскую детскую трудовую колонию. Было мне 11 лет. Мы там пилили дрова. Помню, как там набедокурил, стащил новогодние кульки (их приготовили не для колонистов, а для детей сотрудников колонии). Это было мое первое настоящее воровство! Огурцы не в счёт - у колхозников их было много. Нас побили, и я сбежал. Товарищ остался».
А куда бежать-то, война кругом шла, родственников нет. Беспризорники передвигались в товарняках. На крупной станции, когда уже было невмоготу от голода, находили милиционера, тот определял в детприёмник и кормил. Весьма распространенная схема.
«В одном из детдомов было много украинцев, они рассказывали, что у них там персики и груши. Я решил туда поехать, в этот рай, чтобы наесться. Тем более мы уже немцев оттуда выдавили. И опять сбежал», - вспоминает Геннадий Афанасьевич.
Сын полка
«На станции Лазовая (это Подмосковье) увидел десятки военных эшелонов, солдаты, офицеры, кто кипяток набирает, кто курит. Тут же стая беспризорников, обшарили меня. «Ты откуда?» - спрашивают беспризорники. - «С Урала». - «Куда едешь?» - «Воевать», - говорю. А я уже тогда передумал искать Украину с персиками, решил ехать на войну, помогать солдатам с немцами воевать. Меня беспризорники взяли на понт: говорят: вон командир стоит, отрежь у него пистолет. И дали бритву. Я так и сделал. Офицер зазевался, а потом ему солдатики тыкают в мою сторону: мол, смотри, ты без оружия остался. Догнал он меня и котелком по голове тюкнул. Я сознание потерял».
Очнулся 13-летний пацан в поезде, в котором наши войска ехали в Бессарабию восстанавливать советскую власть. Удивительно, что щуплого парнишку солдаты взяли с собой. Соорудили пилотку, выдали военную форму и даже звезду нацепили на пилотку! Научили козырять. И когда вошёл начальник поезда (тот самый, у которого Гронский срезал оружие. - Ред.) пацан отсалютовал, как настоящий солдат при виде генерала.
«Я попытался объяснить ему свой поступок. Сказал: « Я хочу воевать. А без оружия какой я солдат?» Он засмеялся. Так я стал сыном полка».
Пять медалей солдаты сняли со своих гимнастерок и прицепили на чахлую грудь мальчишки. Полгода прожил Гронский в полку. Жил бы дольше, но не исполнить приказ Сталина о помещении всех беспризорников в суворовские училища начальник поезда не мог.
Даже собранный в дорогу с сопровождающим, маленький Генка опять бежал. Трижды пытался пересечь границу с Румынией - так ему хотелось на фронт, воевать. То в вагоне с углем, то в бочке с водой. А третий раз пытался переплыть Днестр (там метров 50 ширина всего!).
«Меня во второй побег предупредили: встретим ещё раз - поедешь не в суворовское, а в колонию! Ну так и вышло. Отобрали у меня все медали и отправили на Северный Кавказ, в колонию города Дзауджикау (так в 1944-54 годах назывался теперешний Владикавказ. - Ред.)».
Здесь случился в судьбе Гронского странный эпизод. Начальник колонии, сам в прошлом преступник, жуткий пропойца, однажды заглянул в карцер, где сидели наказанные колонисты.
«Он заставил одного из нас снять подштаники, соорудил верёвку, потом подозвал меня, встал на плечи. Наказал нам: «Убью, кто меня снимет!» И повесился».
Благодаря этому факту, вернее, чтобы скрыть это ЧП, всех сидевших в карцере раскидали по ремесленным училищам.
В людях
Отучившись в училище, вполне свободным человеком Гронский поехал на нефтяные промыслы. Был слесарем, мотористом. Паренёк очень хотел выйти в люди.
«Однажды сижу, слышу по радио: «Выполняем заявку из города Челябинска. Механик Гронский просит исполнить песню «Ермак»». Я впервые в жизни услышал свою фамилию и побежал к начальнику, чтобы отпустил в Челябинск. Вдруг это мой родственник?
В Челябинске он нашёл две семьи Гронских через справочную, но они оказались не родными.
«В Челябинске я пошёл работать на ЧТЗ. Поэтому я и глухой. Ну представьте, как работают 12 моторов вместе - какой это гул! Все сдавали по три мотора в смену, а я по шесть! Не потому что я был швыдкий такой. Просто раньше всех на работу выходил. В техникуме в 10 вечера учёба заканчивалась, и я дул на завод. Смена третья только с 12 ночи, а я уже тут как тут. За счет этого и перевыполнял норму. Был передовиком. Про меня газеты писали. Было там и про мою судьбу, что сирота и вся семья из братьев-сестёр растеряна».
А однажды ему позвонила женщина, сказала, что знает Гронских, вместе с ними жила в Верх-Исетском детдоме. А через неделю раздался ещё один звонок: «Гена, братик, это я, Людвиг! Мы (ещё сестра Люда) завтра у тебя будем!» - вспоминает события далёкого 1963 года Геннадий Афанасьевич. - А потерялись мы в 1937-м. Через 27 лет встретились! Потом я и остальных нашёл!»
А дальше… дальше он мерит свои достижения достижениями народного хозяйства. Ведь каждый новый двигатель приближал коммунизм. То 100-сильный, то 130-сильный двигатели, то спецмоторы. Вот этот двигатель подарили пленуму ЦК КПСС. Нет
квартиры - вот тебе 10 тысяч рублей на строительство дома. Вступление в партию. Он вписал своё имя в становление многих промышленных гигантов СССР: Бобровский изоляционный завод, Челябинский опытный, Челябинский тракторный.
Когда он нашёл семью, не задумываясь уехал из Челябинска в Бобровку (Свердловская область), где жили брат и сестра (их он нашёл первыми!), чтобы поднимать там новый завод с нуля.
И там тоже были победы:
«Меня поставили главным механиком, мы запустили завод. Но план не выполняли. Помню, как мы три дня не выходили из цеха. Это было так опасно - в рабочем корпусе запустить сварку. А мы смогли, Когда проверяющий уехал, мы и начали. И получили-таки 15 тонн продукции сверх плана!»
А в «Стройтресте-42» в Челябинске Гронский проработал 14 лет. Геннадий Афанасьевич уважительно, как это делают все старики, называет регалии своего последнего места работы: «Ордена Ленина и Красного Знамени Стройтрест-42». И там тоже создавал что-то новое:
«Придумали подмостки (чтобы штукатурить) - такие столики разборные. Их ставишь один на другой - и добиваешься любой высоты».
У него несколько медалей с ВДНХ.
А потом у отца троих детей был ещё один подвиг: он ухаживал за женой. Она 11 лет болела, пять лет была недвижима. Гронский ухаживал за ней так же истово, как собирал двигатели. Уволился с работы, потому что нужно было быть с ней постоянно.
«Вам надо памятник поставить!» - сказали ему знакомые женщины.