В челябинскую редакцию «Аргументов и фактов» приходят люди. Разного возраста и достатка. Они появляются на пороге как рано утром, так и поздно вечером. Несут деньги, очень разные суммы – от сотен до тысяч.
Они хотят помочь маленькой Виктории, которая сильно пострадала от ожогов. Ее семья имеет статус «неблагополучной». До Вики нет дела никому, кроме неравнодушных читателей, они заботятся не только об ее физическом, но и духовном здоровье. Вику окрестили.
Мама
Она лежит на кровати и смотрит телевизор. Ребенок скребется за решеткой в кровати напротив. Мы заходим в палату втроем: я, фотограф и православный священник.
– Настя, наши читатели собрали для вас передачу: памперсы, детское питание. А еще крестик передали, батюшка готов девочку покрестить.
Мама равнодушно бросает взгляд на пакет: «Ой, завалили уже!»
Отец Евгений, двухметровый добрый гигант, боится пошевелиться в тесной палате. Спрашивает, есть ли у девочки крещеные родственники, и не хотела бы покреститься сама мама.
- Нет, не хотела бы. Раздевать ребенка?
- Прошу для начала выключить телевизор.
Мама нехотя встает с кровати и берет на руки девочку. Памперс раздуло. За спиной батюшки подаю сигналы: мол, смени подгузник. Смотрит мимо меня…
«Крещается раба Божья»… Отец Евгений читает молитвы, мажет девочку маслом, окропляет святой водой. Малышка болтает ножками, я вижу, как улыбаются ее глаза.
Священник выходит, девочку снова кладут в кровать. Мы с фотографом Сашей задаем глупые вопросы: «А вы с дочкой играете? А во что? В ладушки? Ну, возьмите ее на руки, покажите, как играете».
Насильно впихнули ребенка матери. Викуся рада. Фотограф щелкает, я спрашиваю, уточняю детали.
Невыносимая легкость бытия
Насте 28 лет. Всю жизнь прожила в Кыштыме. Образования нет, работала то пекарем, то посудомойкой в пиццерии. Первый муж умер («Не знаю что с ним, одни кости нашли»). От него остались два мальчика – шесть и четыре года. Второй сожитель бросил беременную на трех месяцах («Это Вика была»).
Потом в частном доме замкнуло проводку («Мы у моей мамы жили»). Старший сын был у бабушки в Новогорном, среднего вытолкала на кухню, спросонья не сообразила, распахнула дверь, огонь полыхнул сильнее, и двухмесячная Виктория буквально обуглилась в своей кроватке.
Сейчас мальчики живут у бабушки по первому мужу. Мама Насти – в реабилитационном центре для алкоголиков («А где же еще, дом–то сгорел»). Сама Настя – «у третьего пацана». Познакомилась с ним, пока дочка лежала в реанимации в Кыштыме. А что, не отказываться же от своего женского счастья.
Лечить нельзя выздоравливать
– А почему девочка до сих пор дышит через трубку? – спрашиваю я доктора.
– У нее ожог дыхательных путей. Пока не созреет рубец, мы не сможем его убрать.
– А у вас есть всё оборудование? А персонал? Лекарства? Что вас останавливает сейчас? Почему вы тянете? Может быть, в Москве её давно уже прооперировали бы? Что вы вообще лечите у этого ребенка?
Доктор Погорелов (фамилия–то какая!) устало вздыхает и включает компьютер: «Смотрите, что мы лечим».
Я вижу маленькое тельце ребенка с черным лицом и грудью. «Всю эту кожу мы полностью сняли. Как корку у подгоревшего пирога» – комментирует Погорелов.
Следующие фотографии – как в старом учебнике по анатомии, раздел «Мышцы человека»: красная голова без скальпа, кажется, будто в руках у врачей кусок мяса. Но это Вика.
– Мы взяли уцелевшую кожу с животика и пересадили на лицо, – доктор Погорелов показывает мне, куда именно он пришил кожные лоскуты. – Операцию делали вдвоём с заведующим ожоговым центром Коростелевым.
Дальше я вижу, как выглядела Виктория после первой пересадки. Это примерно так, как в американских фильмах ужасов показывают оживших кукол. Несколько месяцев Вика была похожа на мумию.
– То есть, это у неё не рубцы от ожогов? Это место сшивания кожи, как на одеяле лоскутном? – доходит до меня.
Заведующий отделением облегченно вздыхает: наконец–то дошло. Дальше диалог пошел более осмысленный. У обгоревшего ребенка сняли кожу. Пересадили на лицо лоскуты с животика. Дальнейшее лечение заключается в том, чтобы смотреть, как растёт и растягивается эта кожа на лице, и если вдруг образуются рубцы, или где–то начнёт тянуть, пересаживать на это место новую кожу.
– У неё никогда не будет лица, как у нас с вами, – выносит окончательный вердикт Михаил Васильевич Погорелов.
В Германию через 11 лет
Но как же так? Мы же готовы помочь! Скинуться, отвезти в лучшую клинику мира! Что–то же можно сделать! В конце концов, когда вы вытащите у неё из горла эту трубку?
Грустный доктор смотрит на меня и говорит:
– Вы думаете, мы не жалеем этих детей? Но не всегда деньги решают всё. В случае с Викой нужно время и терпение. Сейчас мы месяца два будем ждать, пока созреет рубец в трахее. Потом прооперируем, бесплатно.
Дальше каждый год мы будем смотреть, как растёт Вика и как растягивается ее кожа на лице. Бесплатно до 17 лет. А если вам так важно помочь девочке вернуть лицо, следите за ней лет до 12–ти. В этом возрасте прекращается основной рост, и можно уже везти её куда–нибудь в Германию – пересаживать лицо.
– Как это – пересаживать?
– Ну так… с трупа снимают скальп и вживляют новому хозяину, – с профессиональным спокойствием сообщает мне доктор. – Если проколоть гормонами, может и прирасти… А вообще, если вы хотите реально помочь нашему отделению, соберите деньги на раскладушки для матерей. У нас на этаже располагаются три отделения: детская хирургия, урология и гнойная хирургия.
Места так мало, что койки для мамочек просто негде ставить. Женщинам приходится спать на надувных матрасах, на одеялах и кушетках. Только не берите китайские раскладушки за тысячу рублей. Мы проверяли – их хватает на три месяца. Нам бы нормальные русские раскладушки, или походные кровати за три тысячи… Детских мест у нас 18.
Выхода нет
А Вика? С ней–то что? Каковы ее перспективы?
Девочке только что сделали важную операцию: убрали на ручке ожоговый рубец, и теперь малышка может сгибать и разгибать руку. Те два месяца, которые нужно подождать до следующей операции, ребенок мог бы провести дома. Купили бы отсос за 5 тысяч рублей, мама бы регулярно прочищала трахеостому. Но вот что мы услышали в отделении:
– Да вы что! А вдруг она не уследит за отсосом, и он сгорит? Или не прочистит вовремя? Все наши труды насмарку. В интересах девочки находиться в больнице всё это время, поэтому мы переведём её в Кыштым. За мамой за самой надо следить, и следить всё время.
Она за все восемь месяцев, пока ребенок лежал в реанимации, навестила ее раза два. Когда к нам переводили Вику, все думали, что это отказной ребенок. Но мы можем принимать детей только с сопровождением, поэтому мать с трудом отыскали и чуть ли не насильно привезли сюда. Неделю лежит у нас, как ни зайдешь в палату – она всё курит где–то в туалете. Вика уже и на ручки не просится – не знает, что это такое.
Мы выходим из отделения, занятые каждый своими мыслями. Добрый отец Евгений собирается ежедневно молиться за Вику. Фотограф Саша угрюмо повторяет: «Ну и мать! Ты видела её наколки?» Я держу в руках свой блокнот и понимаю: даже если мы насобираем миллион, мы никогда не сможем купить то, что больше всего нужно больному ребенку: мамину любовь.
От редакции
Когда мы писали материал о Вике, у неё был другой статус – больничный ребёнок. После статьи в «АиФ» зашевелилась вся цепочка ответственных людей. Как нам сказали, ходатайствовали и ругались наверху большие люди ( министр соцотношений и первый вице–губернатор). Мы честно пытались найти концы. Обрывали телефоны опеки: мама Вики прописана в одном месте, проживает в другом.
Чтобы начать лечить Вику – в больнице нужен был сопровождающий. Пока она не отказной ребенок – в этой роли выступает мать. С помощью участкового Викину мать нашли, выписали в областную больницу. Мы не уверены, что завтра она будет сидеть у кроватки своей дочери. Ещё мы не уверены в том, что быть детдомовской лучше, чем иметь «мать–собакам–отдать».
Но чтобы у девочки, превратившейся в головешку в 2 месяца от роду, была хоть какая–то «подушка безопасности», мы даём счёт Вики. Ей нужно энтеральное питание, памперсы, игрушки, возможно, деньги на сиделку, которая бы следила за дыхательной трубкой. Пять тысяч рублей стоит отсос, которым можно прочищать трахеостому.
Счёт заведён исключительно для Вики, мать не сможет воспользоваться собранными читателями «АиФ» деньгами. А еще нам подумалось, что Вике нужен опекун. Не юридический (процедура лишения родительских прав – дело небыстрое), а духовный. Кто не побоялся бы взять на себя «этот крест», эту ответственность тормошить службы опеки, врачей и других взрослых. Чтобы они не забыли про Вику.
Если вы чувствуете в себе силы стать таким «крестным» ребёнку, позвоните в редакцию по тел: 8–951–252–8988.
Тем, кто хочет помочь
Теперь пожертвование можно отправить на наш счёт в Сбербанке:
БФ «АиФ. Доброе сердце»,
номер сч. 40703810838090000738
в ОАО «Сбербанк России» (Москва),
ИНН 7701619391,
БИК 044525225,
корр. счёт 30101810400000000225.
Назначение платежа:
Благотворительный взнос для Щипановой Виктории из г. Челябинска (НДС не облагается) взнос на программу «АиФ. Доброе сердце» (НДС не облагается).
Платежи принимаются без комиссии!
Если отправлять смс на номер 7522 – нужно вписать только сумму (имя подопечного указывать не нужно), если же отправлять на номер 3116 – тогда имя латиницей (Shipanova Vika). В таком случае Фонд будет знать – кто лично пожертвовал на лечение.